ЗОЛОТАЯ ВЕТВЬ

[Astrolog]

Итак, представление о том, что жизнь Бальдера отыскала прибежище в омеле, как нельзя лучше гармонирует с логикой первобытного мышления. Вообщем, противоречивым может показаться то, что бог этот был убит веткой той омелы, в какой была заключена его жизнь. Но, когда жизнь того либо другого лица, как считается, заключена в определенном предмете, связана с ним неразрывными узами и его разрушение влечет за собой погибель данного лица, один и этот же предмет, как это случается в магических притчах, рассматривается и как его жизнь и как его погибель. Ежели же погибель человека пребывает в каком-нибудь предмете, то что быть может естественней догадки, что он-то и служит орудием убийства. Кощей Бессмертный в российских народных притчах погибает от удара яичком либо камнем, в каком укрыта его жизнь и погибель; людоедам приходит конец, когда над их головами проносят песчинку, в какой заключена их жизнь и погибель; волшебник погибает, когда ему под подушечку кладут камень, содержащий в для себя его жизнь; а герой монгольского предания получает предупреждение, что он может погибнуть от золотой стрелы либо золотого клинка, в каком хранится его душа. В базе представления о том, что в омеле была заключена жизнь дуба, как мы представили, лежит тот факт, что омела и в зимнюю пору продолжает зеленеть на лишенном листве дубе. Не считая того это растение вырастает не из земли, а из ствола либо веток дерева. У первобытного человека могла появиться мысль, что дух дуба, как и он сам, был кровно заинтересован поместить свою жизнь в сохранное место и для данной цели тормознул на омеле, самим своим положением, промежным меж небом и землей, защищенной от всех угроз. Предшествующая глава привела нас к выводу, что первобытный человек стремится обезопасить жизнь человекобогов, помещая их меж небом и землей, так как в таком положении куда меньше возможность того, что они станут жертвами угроз, подстерегающих людскую жизнь на земле. Сейчас становится ясным, почему в старой и современной народной медицине запрещалось прикладывать омелу к земле: ведь в таком случае она лишилась бы собственных лечебных параметров. Не исключено, что в данном случае идет речь о пережитке старого суеверия, гласившего, что растение, заключающее в для себя жизнь священного дерева, .не обязано подвергаться угрозы соприкосновения с землей. В индийском предании, представляющем из себя аналог мифа о Бальдере, Индра поклялся бесу Намучи, что уничтожит его ни деньком ни ночкой, ни палкой ни стрелой, ни ладонью ни кулаком, ни мокрым ни сухим. Убил он этого злого духа на рассвете, обрызгав морской пеной. Морская пена в очах дикарей как нельзя лучше подступает для того, чтоб стать вместилищем их жизни, ибо она занимает промежуточное положение меж землей и морем либо небом, которое воображение первобытного человека наделяет особенным всепостоянством. Потому нет ничего необычного в том, что в Индии речная пена являются тотемом клана.

[Astrolog]

Представление о том что своими загадочными качествами омела частично должна тому обстоятельству, что она не вырастает из земли, подкрепляется аналогичным суеверием, относящимся к рябине. В Ютландии рябина, прорастающая из вершины другого дерева, считается "только действующим средством против чернокнижническтва. Колдуньи не имеют над ней силы, так как она не вырастает из земли. Чтоб применять это средство полностью, дерево нужно срубить в день Вознесения". Эту рябину прикрепляют над дверными косяками, чтоб в дома не могли просочиться колдуньи. Волшебные характеристики приписывают "летучей рябине" (bloqronn), другими словами рябине, которая растет не из земли, а из другого дерева, крыши либо расселины горы, на которую роняют семечки птицы, также обитатели Швеции и Норвегии. По их утверждению, человек, выходящий из дому в темноте, должен жевать кусочек таковой "летучей рябины". В неприятном случае он рискует быть околдованным либо утратить способность двинуться с места. Подобно тому как паразитическая рябина слывет в Скандинавии средством против чернокнижническтва, средством защиты от колдовских чар до этого времени считается в Германии паразитическая омела, а в Швеции, как мы лицезрели, омелу, сорванную в день святого Иоанна, прикрепляют к потолку дома, к стойлу либо яслям в убежденности, что это не дает троллям способности нанести вред людям и животным. Представление о том, что омела была не попросту орудием, которым был убит Бальдер, но служила вместилищем его жизни, находит доказательство в сходном шотландском суеверии. Там было предание, что судьба членов семейства Хэй из Эррола, поместья в графстве Перт, неотделима от омелы, которая растет на большом дубе. Вот что писал о этом старом поверье сам представитель рода Хэй: "У равнинных фамилий гербы пришли сейчас в совершенное забвение. Но из старой рукописи, также из воспоминаний немногих оставшихся в живых старожилов графства Перт понятно, что на гербе рода Хэй была изображена омела. Когда-то по соседству с Эрролом, недалеко от Соколиного камня, рос больших размеров старый дуб, на котором были целые заросли омелы. С сиим деревом было соединено множество загадочных историй и преданий. Было, а именно, предание, что от него зависит продолжение рода Хэй. Числилось, что ветвь омелы, срезанная с этого дуба новеньким кинжалом в канун дня Всех Святых, -перед сиим было надо три раза обойти вокруг него в направлении движения солнца и произнести заклинание, -служила надежным средством от всех колдовских чар и верной защитой на поле битвы. Ветки омелы клали в колыбели, потому что числилось, что это лишает фей способности перевоплотить детей в эльфов. В конце концов, числилось, что ежели у этого дуба сгниют корешки, то "травка прорастет в очаге Эррола и ворон поселится в гнезде соколином", как гласит местная пословица. Для представителя рода Хэй опаснее всего были две вещи: уничтожить белоснежного орла и срезать ветвь с эррольского дуба. Мне непонятно, когда погибло это дерево. Поместье перебежало во владение друга семьи, и местные обитатели конечно говорят, что незадолго ранее роковой дуб был срублен. Это древнее суеверие отыскало отражение в стихах, создателем которых принято считать Томаса Рифмоплета: Пока в Эрроле на дубовых ветвях Омела и крепок тот дуб, Роду Хэев цвести. Крыльев орла взмах Грозовые ветра не сметут. Но коль подгниют корешки у дуба того И омела зачахнет на нем, Овладеет эррольским травка очагом, Ворон - соколиным гнездом. Взор на омелу как на Золотую ветвь не является новеньким. Правда, Вергилий не отождествляет Золотую ветвь с омелой, а всего только ассоциирует их, и это, может быть, менее как поэтический прием, цель которого - окружить это скромное растение ореолом таинственности. Наиболее возможно, но, что этот отрывок из "Энеиды" основывается на народном суеверии, гласившем, что омела время от времени вспыхивает божественным золотым светом. Возникает поэтический образ: два голубя сопровождают Энея в темную равнину, в глубине которой, "переливаясь золотыми лучами", вспыхивает на дереве Золотая ветвь. Так в прохладных зимних лесах свежайшая зелень омелы и ее желтоватые ягоды оплетают ствол. Так смотрелось золото ее листьев на тенистом каменном дубе, так шуршали ее золотые листья под легким дыханием ветерка. Тут Вергплпй прямо говорит о том, что Золотая ветвь произрастает на каменном дубе, и ассоциирует ее с омелой. Невольно напрашивается вывод, что Золотая ветвь была не чем другим, как омелой, увиденной через дымку поэзии и народных суеверий.

[Astrolog]

Томас Рифмоплет (ок. 1220-1297) - шотландский поэт. Вергилий Марон Публий (70-19 до н.э.) - римский поэт. Таковы суждения, заставляющие считать, что Арицийский жрец, Правитель Леса, персонифицировал дерево, на котором росла Золотая ветвь. А ежели таким являлся дуб, означает, Правитель Леса воплощал дух дуба. Сейчас становится понятным. почему, до того как его уничтожить, нужно было сорвать Золотую ветвь. Ведь жизнь либо погибель Царя Леса в качестве духа дуба помещалась в росшей на дубе омеле, и, пока омела оставалась в целости и сохранности, он, как и Бальдер, не мог умереть. Потому для того, чтоб его уничтожить, нужно было сорвать омелу, а в случае Бальдера - кинуть в него ветку омелы. Для полноты сопоставления нужно допустить, что в прошедшем Царя Леса либо его труп сжигали на праздничке огня в день летнего солнцестояния, который, как мы уже знаем. каждый год отмечался в Арицийской роще. Нескончаемый огонь, который горел в роще, подобно нескончаемому огню в храме Весты в Риме и огню под дубом в Ромове, поддерживали, обязано быть, поленьями священного дуба. На этом-то потрясающем костре и кончал в прошедшем свои дни Правитель Леса. А в позднейшие времена продолжительность срока его пребывания в данной должности, согласно нашей гипотезе, увеличивалась либо сокращалась в зависимости от того, как долго Правитель Леса мог отстаивать это священное право собственной сильной ладонью. Так смерть от клинка заменила ему сожжение на костре. Итак, в отдаленную эру рядом с очаровательным озером Неми, в самом сердечко Италии, раз в год разыгрывалась та же кровавая драма, на которой позже италийским купцам и воинам довелось находиться у собственных наиболее/грубых братьев, кельтов и галлов. А будь предначертано соколам римских легионов достичь Норвегии, и там, у северной ветки ариев, они с маленькими вариантами застали бы ту же картину. Видимо, этот обряд имел для древнеарийского культа дуба кардинальное значение. Но почему Золотой ветвью называли конкретно омелу? Но беловато-желтого цвета ягоды омелы чуть ли довольно для разъяснения этого наименования, ибо, по словам Вергилия, Золотая ветвь была изготовлена полностью, другими словами ее листья, ствол, из незапятнанного золота. Не исключено, что сиим заглавием омела должна темно-золотистому желтому оттенку, который срезанная ветка омелы приобретает опосля пары месяцев хранения. Оттенок этот равномерно перебегает с листьев на ствол, так что вся ветка в конце концов смотрится как реальная Золотая ветвь. Бретонские фермеры развешивают огромные охапки омелы перед своими домами, и в нюне листья на ее ветках имеют цвет червонного золота. Где-то в Бретани, основным образом в районе Морбихана, ветки омелы подвешиваются над дверными косяками в конюшнях и коровниках, чтоб защитить лошадок и скотину от колдовских чар.

[Astrolog]

Желтоватым цветом высохшей ветки омелы частично разъясняется и то, почему этому растению в ряде всевозможных случаев приписывалась способность указывать местонахождение кладов: по принципам гомеопатической магии меж цветом ветки и цветом золота имеется некоторое родство. В пользу такового догадки говорит аналогия с расчудесными качествами, которыми парод наделяет сказочное растение жар-цвет; оно, по народным представлениям, расцветает в день летнего солнцестояния золотым, пламенным цветом. Так, обитатели Богемии говорят, что "на день святого Иоанна на жар-цвете распускаются золотые цветочки, которые искрятся, как огонь". Стоит с сиим жар-цветом в руке взойти в день святого Иоанна на гору, и вы обнаружите золотую жилу. либо увидите голубоватое сияние, исходящее от спрятанных в земле сокровищ. Согласно русскому поверью, ежели для вас в полночь в канун Иванова дня получится схватить цветок жар-цвета, довольно подбросить его в воздух, и, подобно метеориту, он свалится на то самое место, где укрыты сокровища. Искатели сокровищ в Бретани вечерком на праздничек святого Иоанна собирают жар-цвет и хранят его до последующего Вербного воскресенья, после этого разбрасывают папоротниковые споры на месте, где, по их мнению, зарыт клад. Тирольским крестьянам мнится, что в Иоаннову ночь зарытые сокровища пылают огнем и при помощи папоротникового семени, собранного в это таинственное время года, можно отыскать клады золота. Обитатели швейцарского кантона Фрибур проводили ночь святого Иоанна в бдении около папоротника в надежде заполучить сокровища, которые время от времени доставались им от самого беса. По словам обитателей Богемии, тот, кому получится в это время раздобыть золотой цвет папоротников, завладеет ключом ко всем сокрытым сокровищам. А стоит девушке подсунуть под этот быстро увядающий цветок какую-нибудь ткань, и в нее нападает много червонного золота. Согласно тирольскому и богемскому поверью, сколько бы средств вы ни растрачивали, их количество не будет уменьшаться, ежели положить посреди их жар-цвет. Время от времени считается, что папоротниковое семя зацветает в ночь на Рождество, и тот, кто завладеет им, сказочно разбогатеет. Обитатели Штирии говорят, что, собрав под Рождество жар-цвет, вы заставите самого беса принести для вас мешок с средствами. Следовательно, при помощи жар-цвета можно, как предполагается, найти золото, так как сам этот цветок золотого цвета, другими словами по принципу "схожее порождает схожее". Но жар-цвет не попросту золотой - он имеет к тому же огненный, пламенный цвет. А ежели направить внимание га то, что собирают это сказочное семя в основном в день святого Иоанна и под Рождество, другими словами в период летнего и зимнего солнцестояния (Рождество ведь является менее как старым языческим празднеством зимнего солнцестояния), то мы придем к выводу, что огненно-красный цвет папоротникового семени имеет главное значение, а его золотистость является второстепенным, побочным свойством. Жар-цвет считается, видимо, истечением солнечного пламени в поворотные пункты его годового цикла, другими словами в периоды зимнего и летнего солнцестояния. Этот взор подтверждает германское предание, герой которого, охотник, в полдень летнего солнцестояния выпустил стрелу в солнце и стал владельцем жар-цвета: с солнца свалились три капли крови - они-то и были жар-цветом, - охотник изловил и положил их на кусочек белоснежной ткани. В данном случае речь очевидно идет о крови солнца, от которого семя папоротника конкретно заимствует собственный цвет. Потому можно выдвинуть гипотезу, что золотым цветом семя папоротника владеет в итоге истечения золотого солнечного огня. И омелу, подобно семени папоротника, собирают в день святого Иоанна либо на Рождество, иными словами, в период летнего либо зимнего солнцестояния. Считается также, что омела, подобно жар-цвету, показывает местонахождение зарытых в земле кладов. На Иоаннов день обитатели Швеции изготовляют из омелы либо из 4 различных пород дерева, одной из которых является омела, чудесные жезлы. Опосля захода солнца искатель сокровищ кладет таковой волшебный жезл на землю, и, ежели клад зарыт конкретно под ним, жезл начинает двигаться, как живой. Свойством искать золото омела, обязано быть, владеет в качестве Золотой ветки, а так как собирают омелу в периоды солнцестояний, то не является ли и Золотая ветвь, подобно жар-цвету, истечением пламени солнца? На этот вопросец нельзя прямо отдать утвердительный ответ. Мы удостоверились, что древнейшие арийцы воспользовались огнем летнего солнцестояния и иными ритуальными кострами как солнечными чарами, имевшими собственной целью отдать этому светилу новейший заряд энергии. А так как загорались они, обычно, средством трения либо сжигания древесины дуба, у участников этих обрядов могло сложиться воспоминание, что солнце временами восстанавливает свои силы за счет сжигания древесины священного дуба. Иными словами, дуб мог представляться старым арийцам изначальным резервуаром тепловой энергии, которая время от времени извлекалась из него для того, чтоб питать энергию солнца. Но ежели жизнь дуба была заключена в омеле, семенем, либо ядром, пламени, добываемого методом трения кусков дуба, согласно данной теории, также обязана была быть омела. Итак, говоря наиболее точно, не омела являлась эманацией пламени солнца, а, напротив, само пламя солнца рассматривалось как эманация омелы. Потому нет ничего необычного в том, что омела сверкала золотым огнем и носила заглавие Золотой ветки. Не исключено, вообщем, что омела, подобно жар-цвету, приобретала золотистый оттенок лишь в установленные периоды сначала в период летнего солнцестояния, когда при помощи древесины дуба зажигали солнце. В Пулвербэтче в Шропшире еще на памяти этого поколения было поверье, согласно которому дуб цветет в канун дня святого Иоанна, при этом до рассвета его цветочки опадают. Девушке, которой не терпится выяснить, кто станет ее мужем, следует ночкой расстелить под дубом кусочек материи: днем она увидит на ней незначительно пыли - все, что осталось от цветения дуба. Щепотку таковой пыли она обязана положить для себя под подушечку, после этого ее будущий супруг непременно явится ей во сне. Этот мимолетный дубовый цвет и был, ежели мы не ошибаемся, омелой, которую называли Золотой ветвью. В пользу данной гипотезы говорит то событие, что обитатели Уэльса, чтоб вызвать пророческие сны, кладут под подушечку ветку омелы, срезанную в канун дня святого Иоанна. Не считая того, опадание воображаемого дубового цвета на кусочек белоснежной ткани является четким аналогом процедуры, при помощи которой друиды подбирали реальную омелу, когда она, срезаемая золотым серпом, падала с дуба. Так как графство Шропшир граничит с Уэльсом, вера в то, что дуб цветет в канун летнего солнцестояния, ежели она не являлась составной частью первобытного арийского культа, могла придти сюда конкретно из Уэльса. Мы. уже знаем, что днем в день святого Иоанна фермеры в неких областях Италии отправляются находить на дубовых деревьях "иоанново масло", которое, подобно омеле, лечит от всех ран, а может быть, и является не чем другим, как омелой, лишь принявшей сказочный вид. Сейчас несложно додуматься, почему титул Золотая ветвь применялся к ничем не приметному с виду паразитическому растению, которое к тому же имеет с Золотой ветвью только незначимое наружное сходство. Сейчас выясняется и то, почему древнейшие причисляли омеле способность тушить огонь, а шведы до этого времени продолжают держать это растение в домах как патентованное средство против пожара. Согласно принципам гомеопатической магии, огневая природа омелы делает ее самым пригодным средством для борьбы с огнем.

[Astrolog]

Приведенные суждения частично разъясняют то, почему Эней, герой поэмы Вергилия, спускаясь в мрачное подземное королевство, берет с собой известную ветвь омелы. Поэт обрисовывает широкий черный лес, раскинувшийся у самых ворот ада, и то, как завлекаемый 2-мя голубями Эней все далее углублялся в дебри этого первозданного леса, пока через тени деревьев не увидел мерцающий вдали отсвет Золотой ветки, озаряющий переплетенные в вышине ветки деревьев. Ежели омелу в печальных осенних лесах вправду представляют праматерью огня, то что все-таки другое мог захватить с собой одинокий путник, спускаясь во мрак подземного мира, как не эту ветвь омелы, способную осветить ему путь и послужить посохом? С данной ветвью он мог бесстрашно выступить навстречу наизловещим призракам, подстерегающим его в этом рискованном путешествии. Потому, когда, выйдя из лесу, Эней попадает на берега зигзагообразного Стикса, медлительно катящего свои воды по болотистой низине, и Харон, угрюмый перевозчик, отрешается переправить его в собственной лодке на иной берег, герою довольно было вытащить из-за пазухи Золотую ветвь и поднять ее над головой. При виде ее угрюмый Харон уступает и покорно воспринимает Энея на борт собственного утлого суденышка, которое оседает под непривычной для него тяжестью тела человека. До недавнего времени омела, как мы знаем, почиталась как средство защиты от ведьм и троллей (может быть, этим же волшебным свойством наделяли ее древнейшие). Но, ежели - во что верят современные фермеры - при помощи этого паразитического растения можно отпирать любые замки, почему не могло оно послужить в руках Энея сказочным "Сезам, отворись" и раскрыть перед ним врата погибели? Сейчас мы можем додуматься о причинах, по которым немийского жреца Вирбия стали смешивать с солнцем. Ежели Вирбий, как мы пробовали показать, вправду был духом дерева, деревом сиим, обязано быть, был дуб, на котором растет Золотая ветвь. Дело в том, что, ежели верить преданию, Вирбий был первым Царем Леса. В качестве духа дуба он, видимо, временами заполнял солнечные лучи новейшей энергией, и по данной причине его просто могли перепутать с самим сиим светилом. По той же причине /Бальдере, являвшемся духом дуба, докладывают, что он был "Великолепен лицом и от него исходило сияние", из-за чего же этого бога часто воспринимали за солнце. И вообщем в первобытном обществе, где огонь добывали только трением, он по необходимости представлялся дикарю схожим древесному соку, заключенному в стволах деревьев и извлекаемому оттуда с издержкой значимых усилий. По поверью индейцев-сеналов (штат Калифорния), "весь мир был когда-то пламенным шаром, а от него пламенная стихия перебежала на деревья. Потому, ежели потереть друг о друга два кусочка дерева, возникает "огонь". Равным образом майду из штата Калифорния считают, что "сначало земля была шаром из расплавленного вещества, и от нее через корешки пламенная стихия просочилась в ствол и ветки деревьев, откуда краснокожие и извлекают ее с помощью особых буров". На Намулуке, одном из Каролинских островов, существует предание, что искусству добывания огня людей обучили боги. Хитроумный владелец пламени бог Олофает отдал огонь птице мви и отдал приказ ей отнести его в собственном клюве на землю. Эта птица стала перелетать с дерева на дерево, так что дремлющая сила пламени передалась древесине, откуда люди могут извлекать ее с помощью трения. В старых ведических гимнах говорится, что бог огня Агни, подобно семени, "родился в лесу либо был распределен посреди растений. Понятно также, что он просочился во все растения, во всяком случае предпринял такую попытку. Тот факт, что Агни называют семенем всех растений и деревьев, также может служить косвенным свидетельством того, что огонь добывается в лесах методом трения ветвей деревьев". Первобытный человек, естественно, считает дерево, пораженное ударом молнии, начиненным в два раза либо в три раза наиболее мощным пламенным зарядом, чем обыденное дерево, ибо то, как в его ствол ударяет вспышка молнии, он лицезрел своими очами. Видимо, сиим разъясняется огромное число предрассудков, относящихся к деревьям, пораженным ударом молнии. Когда краснокожие реки Томпсон из Английской Колумбии желали поджечь дома собственных противников, они выпускали в их стрелы, изготовленные из древесины дерева, пораженного молнией, либо привязывали к стрелам щепки от такового дерева. Крестьяне-венды из Саксонии никогда не сжигают древесину деревьев, пораженных молнией, в печах. Таковым топливом, убеждают они, и дом сжечь недолго. Точно так же тонга из Южной Африки не разжигают огонь древесиной такового дерева не нагреваются у растопленного таковым деревом костра. Напротив, когда от удара молнии зажигается дерево, винамванга из Северной Родезии тушат в селении все огни и поновой обмазывают очаги. Сразу с сиим подчиненные вожди доставляют зажженный молнией огонь вождю племени, который произносит над ним молитву. После чего вождь рассылает новейший огонь по всем селениям, и их жители награждают посланцев за этот дар. Это указывает, что к зажженному молнией огню они относятся с религиозным почитанием, что и понятно, ибо гром и молния представляются им самим богом, нисходящим на землю. Краснокожие племени майду из Калифорнии верят, что мир и всех его жителей сотворил некоторый Великий супруг, а молния является не чем другим, как самим сиим Великим мужем, нисходящим на землю и на осколки разбивающим деревья собственной огненной ладонью.

[Astrolog]

Очень возможно, что чувство глубочайшего преклонения, которое в древности испытывали по отношению к дубу народы Европы, связь, прослеживаемая ими меж сиим деревом и небесным богом, должны своим появлением тому обстоятельству, что в европейских лесах молния почаще всего поражает конкретно дуб. За крайние годы ученые, которые не являются сторонниками той либо другой теории в мифологии, установили данный факт методом целой серии наблюдений. Сам данный факт, вроде бы мы его ни разъясняли - тем ли, что древесина дуба является наиболее электропроводной, чем у остальных видов деревьев, либо какой-либо иной предпосылкой, - полностью мог привлечь к для себя внимание наших грубых предков, жителей широких лесов, покрывавших тогда огромную часть Европы. На базе собственных незамудреных религиозных воззрений они без усилий могли разъяснить данный факт тем, что великий бог неба, объект их культа, чей страшный глас доносился до их в раскатах грома, возлюбил-де дуб превыше других лесных деревьев и нередко нисходил на него с грозового облака в виде молнии, оставляя в память о собственном визите расщепленный, обугленный ствол и сожженную листву. Такие деревья были окружены ореолом славы, потому что в их разрушении лицезрели руку великого Громовержца. Подобно неким первобытным народам, греки и римляне отождествляли собственного великого бога неба и дуба с молнией, ударявшей в землю. Они систематически огораживали такие места, считая их священными. Потому не будет преувеличением представить, что германцы и кельты, обитатели лесов Центральной Европы, по этим же причинам оказывали сходные знаки уважения дубу, пораженному ударами молнии. Такое разъяснение культа дуба у арийцев, также связи этого дерева с великим богом грома и молнии уже издавна предложил Якоб Гримм, по последней мере оно в его трудах укрыто присутствовало. Мощные аргументы в его пользу привел в крайние годы У. Уорд Фаулер. Разъяснение это представляется наиболее обычным и достоверным, чем теория, которой я придерживался в прошедшем. Крайняя гласила, что наши грубые предки поклонялись дубу из-за бессчетных благ, которые они из этого дерева извлекали, а основным образом из-за огня, добывавшегося из древесины дуба методом трения. Ассоциация же дуба с небом явилась наиболее поздним напластованием, основанным на вере в то. что удар молнии - это вроде бы искра, которую небесный бог высекал средством трения 2-ух кусков древесины дуба, подобно тому как дикарь, поклоняющийся ему на земле, добывал огонь в лесу. Согласно данной теории, бог грома и неба явился производным от бога дуба. Согласно же теории, которую я делю в текущее время, великим божеством наших арийских предков вначале был бог неба и грома, а о его особенной связи с дубом они заключили из того, что в это дерево нередко попадали удары молнии. Ежели. до того как погрузиться в дремучие леса Европы, арийцы вправду, как считают некие исследователи, кочевали со своими стадами по широким степям Рф и Центральной Азии, то поклоняться богу светлого либо пасмурного небосвода они начали задолго до того, как на новейшей родине им пришла в голову мысль сравнивать этого бога с дубами, расщепленными ударом молнии. Преимуществом данной новейшей теории является также то, что она проливает свет на предпосылки, по которым возрастающая на дубе омела наделялась особенной святостью. Того, что омела растет на дубе очень изредка, чуть ли довольно для того, чтоб разъяснить распространенность и устойчивость этого суеверия. На след подлинного происхождения этого верования наводит нас заявление Плиния, согласно которому этому растению поклонялись поэтому, что оно типо свалилось с неба и служит эмблемой того, что дерево, на котором оно растет, избрано самим богом. Могла ли друидам придти в голову мысль, что омела попадает на дуб в итоге удара молнии? В пользу таковой догадки говорит то, что обитатели швейцарского кантона Ааргау именуют омелу "громовой метлой", что показывает на связь этого паразитического растения с громом. В Германии "громовыми метлами" традиционно именуют кустистые гнездообразные наросты на ветвях: невежественным местным крестьянам кажется, что такового рода паразитарные образования появляются под действием ударов молнии. Ежели в этом предположении есть толика истины, то подлинной предпосылкой того, что в качестве объекта культа друиды избрали дуб с возрастающей на нем омелой, была вера в то, что каждый таковой дуб не только лишь был поражен ударом молнии, да и носил эту видимую эманацию небесного огня, так что, срезая омелу с соблюдением загадочных ритуалов, они надеялись овладеть волшебными качествами молнии. Из этого замечания, ежели с ним согласиться, следует, что омела мыслилась быстрее как эманация молнии, чем как знак солнца в период летнего солнцестояния. Но мы можем соединить эти два на 1-ый взор разных представления, предположив, что, по верованиям старых арийцев, омела спускалась с солнца на землю в день летнего солнцестояния в виде молнии. Вообщем, синтез этот, как нам понятно, носит искусственный нрав не подтверждается имеющимися данными. Мы не рискнем утверждать, что при помощи логики легенд можно достичь подлинного синтеза этих 2-ух интерпретаций, но, даже ежели они находились в противоречии вместе, это не воспрепядствовало бы нашим грубым предкам сразу и с схожим рвением делить и тот и иной взоры. Ведь подобно большому большинству рода людского, дикарь меньше всего ощущает себя стесненным путами школьной логики. При попытках последовать за его блуждающей мыслью через дебри непроходимого невежества и слепого ужаса нам не следует забывать, что мы ступаем по околдованной земле не должны принимать за действительность миражи, которые попадаются нам на пути и смущают нас. Нам никогда не получится до конца встать на точку зрения первобытного человека, узреть вещи его очами, наполнить свою душу тем, что тревожило его. Потому наши теории, относящиеся к первобытному человеку и его взорам, очень далеки от достоверности, и самое большее, на что мы в таковых вопросцах можем рассчитывать, - это разумная толика вероятности.

[Astrolog]

В заключение хотелось бы увидеть, что ежели мы правы и Бальдер вправду был олицетворением дуба, на котором произрастает омела, то в его погибели от удара омелы, в свете данной новейшей теории, следует созидать погибель от удара молнии. До того времени, пока омела, в какой дотлевает пламя молнии, оставалась на ветвях этого дерева, с благодетельным богом дуба, который для сохранности хранил свою жизнь меж небом и землей, в этом волшебном паразитическом растении, не могло приключиться ничего дурного, но, как от его веток либо ствола отрывали омелу, вместилище его жизни, дерево падало под ударом молнии и бог погибал. Все произнесенное о обитающем в скандинавских дубравах боге Бальдере с известными оговорками -а их в настолько туманном вопросце сделать нужно, - можно отнести и к жрецу Дианы, Царю Леса, из арицийской дубравы. Он, возможно, олицетворял самого великого италийского бога Юпитера, который во вспышке молнии соизволил спуститься с неба, чтоб занять свое место посреди людей в виде омелы, "громовой метлы" либо Золотой ветки, возрастающей на священном дубе в лесистой немийской равнине. В таком случае не следует удивляться тому, что на охране данной загадочной ветки, которая заключала в для себя жизнь бога и его свою жизнь, стоял жрец с обнаженным клинком. Что все-таки касается богини, которой он служил и с которой состоял в браке, то это, ежели принять нашу гипотезу, была не кто другая, как сама законная жена Громовержца, Королева небесная. Ведь и она обожала пустынные леса, одинокие бугры и, в виде серебряной луны проплывая ясными ночами по небу, с наслаждением взирала на свою красивую скульптуру, отраженную на размеренной, вроде бы полированной поверхности озера - зеркала Дианы.