СОЖЖЕНИЕ НА КОСТРАХ ЛЮДЕЙ

[Astrolog]

Сожжение изображений. Нам остается еще узнать смысл сожжения чучел на этих праздничках. В свете проведенного исследования ответ на этот вопросец представляется естественным. Потому что нередко говорят, что интересующие нас костры загораются для сожжения ведьм и сжигаемое на их чучело время от времени прямо именуется "колдуньей", мы, естественно, должны придти к выводу, что все чучела, сжигаемые при схожих обстоятельствах, изображают ведьм либо чернокнижников и что обычай их сожжения подменяет собой сожжение живых ведьм и чернокнижников, потому что, согласно принципу гомеопатической, либо имитативной, магии, уничтожив чучело колдуньи, вы уничтожаете и ее саму. Такое разъяснение сожжения соломенных чучел в людском виде является, по-видимому, более правдоподобным. Но в неких вариантах данное разъяснение, видимо, не подступает, и факты допускают - и даже требуют - другой интерпретации. Ибо, как я уже отмечал, сжигаемые схожим образом чучела с трудом реально отличить от изображений Погибели, которые в весеннюю пору сжигаются на кострах либо уничтожаются каким-либо другим образом. У нас имеются основания разглядывать так именуемые изображения Погибели как подлинные олицетворения духа дерева либо духа растительности. Может быть ли отдать схожее же толкование иным изображениям, сжигаемым на кострах, раскладываемых в весеннюю пору, и на кострах, зажигаемых в день летнего солнцестояния? По-видимому, может быть. Ибо точно так же, как останки так именуемой Погибели закапывали в полях, чтоб вызвать бурный рост посевов, так и золу сожженного на весенних кострах чучела время от времени разбрасывали по полям, веря, что это предохранит посевы от вредителей. Не считая того, правило, вменявшее в обязанность даме, вышедшей замуж крайней, перепрыгнуть через костер, в каком во вторник сначала Великого поста сжигалось соломенное чучело, возможно, имело в виду сделать ее плодовитой. Но, как мы уже лицезреем, способность даровать. дамам потомство является специфичным свойством духа дерева. Следовательно, есть основания считать, что горящее чучело, через которое обязана перепрыгнуть юная дама, представляет собой оплодотворяющий дух дерева. Подтверждением того, что данное изображение олицетворяет дух растительности, служит то, что изготовляют его из необмолоченного снопа и покрывают с головы до ног цветами. Нужно отметить, не считая того, что заместо куколки в весенних и в летних кострах время от времени сжигали растущие либо срубленные деревья. И ежели вспомнить, что почаще всего в качестве духа дерева выступает человек, не будет опрометчиво представить, что и дерево, и чучело, сжигаемые в этих кострах, рассматриваются как эквиваленты, и оба они олицетворяют дух дерева. Это опять-таки подтверждается тем фактом, что, во-1-х, созданное для сожжения изображение время от времени проносят сразу с Майским деревом, при этом 1-ое несут мальчишки, а 2-ое - девченки; а во-2-х, тем, что время от времени чучело привязывают к живому дереву и сжигают совместно с ним. Чуть ли можно усомниться, что дух дерева в этих вариантах представлен в 2-ух ипостасях: в виде дерева и в виде изображения. Настоящая природа этого чучела, олицетворявшего благодатный дух растительности, в других вариантах предавалась забвению. И это понятно, обычай предания огню благодетельного бога очень чужд для сознания людей позднейших эпох, чтоб не стать предметом неправильного истолкования. Полностью естественно, что люди, которые продолжали спаливать олицетворение этого бога, сразу отождествляли его с видами людей, к которым они по различным причинам питали неприязнь, к примеру с Иудой Искариотом, Лютером либо с колдуньями.

[Astrolog]

Главные мотивы умерщвления бога либо его представителя мы разглядели в прошлых главах. Что все-таки касается божества растительности, то для его ликвидирования в огне существовали особенные предпосылки. Потому что для роста растений нужны свет и тепло, то, подвергая олицетворение растительности их влиянию, вы, согласно принципу симпатической магии, доставляете деревьям и посевам приток солнечной энергии. Иными словами, сжигая дух растительности в костре, который символизирует солнце, вы сможете быть убеждены, что по наименьшей мере на некое время растениям полнее будет обеспечено изобилие солнечной энергии. На это можно возразить, что ежели цель этого ритуала заключается единственно в том, чтоб растительный мир получал нужную солнечную энергию, то, основываясь на принципах симпатической магии, этого с огромным фуррором можно было бы достичь, не сжигая, а просто пронося олицетворение растительности через огонь. Вправду, в неких вариантах так оно и происходит. В Рф, как мы лицезрели, соломенное чучело Купалы в Иванов день не сжигают в костре, а просто-напросто многократно протаскивают через костер. Но так как, по уже указанным причинам, бога все таки необходимо предать погибели, то на последующий день с Купалы срывают все декорации и кидают в воду. Протащить изображения через огонь считается в этом российском обычае, по-видимому, или обыкновенной очищающей процедурой, или солнечными чарами. Умерщвление бога представляет собой самостоятельный эпизод, а метод предания его погибели (потопление), по всей видимости, представляет собой чары, призванные вызвать дождик. По указанным выше причинам подвергнуть бога растительности поджариванию представляется делом полезным и полезным считается также его умерщвление. А обычным методом соединить то и другое является сожжение бога. Сожжение на кострах людей и животных. В народных обычаях, связанных с праздничками огня, есть черты, указывающие, по-видимому, на существование в Европе в прежние времена практики человечьих жертвоприношений. Сейчас мы имеем все основания представить, что в Европе живые люди нередко игрались роль олицетворений духа дерева и духа хлеба и з этом качестве предавались погибели. Ну и почему бы не спаливать их, ежели таковым методом предполагалось получить особенные выгоды? Первобытные люди совсем не воспринимали в суждение человеческое страдание. В рассматриваемых нами праздничках огня инсценировка сожжения людей входит время от времени так далековато, что есть, по-видимому, основания разглядывать ее как пережиток наиболее старого обычая, требовавшего их реального сожжения. Так, в Аахене, как мы лицезрели, человек, обвитый гороховой травой, разыгрывает свою роль настолько искусно, что детям кажется, что он вправду сгорает. В Жюмьеже, в Нормандии, человек, получивший титул Зеленоватого Волка, одевался во все зеленоватое. Его товарищи преследовали его, а поймав, делали вид, что кидают его в костер. Точно так же в Шотландии при устройстве Бельтановых огней хватали предполагаемую жертву и притворялись, что кидают ее в пламя. В течение некого времени после чего люди говорили о таком человеке как о мертвеце. Дальше, в Северо-Восточной Шотландии во время раскладывания костров в канун дня Всех Святых мы можем найти черты старого обычая: один юноша ложится как можно поближе к огню, а остальные через него прыгают. В Эксе выбираемый на год Повелитель, который отплясывал вокруг костра 1-ый танец, в прежние времена, возможно, исполнял наименее приятную обязанность, служа топливом для костра (потом он ограничивался тем, что зажигал его). Маннхардт, может быть, прав, обнаруживая следы старого обычая в сожжении покрытого листьями олицетворения духа растительности. В Вольфеке, в Австрии, в день летнего солнцестояния юноша, с головы до ног покрытый зеленоватыми еловыми ветками, перебегает из дома в дом в сопровождении шумливой компании, собирая дрова для костра. Принимая дрова, он поет: Деревьев желаю я лесных. Не кислого молока, А пива мне и вина, Чтобы весел был брат лесной. В неких районах Баварии мальчишки, которые прогуливаются из дома в дом, собирая горючее для костра, обертывают 1-го из собственных товарищей с ног до головы зеленоватыми еловыми ветками и на веревке водят его по всей деревне. В Моосгейме, в Вюртемберге, праздничек огня в честь святого Иоанна продолжался 14 дней и кончался на 2-ое воскресенье опосля дня летнего солнцестояния. В этот крайний день взрослые оставляли костер на попечение малышей, а сами уходили в лес. Тут 1-го из мужчин завертывали в листья и ветки, и в таком наряде он направлялся к костру, разбрасывал угли и золу и затаптывал его. При виде этого парня люди разбегались.

[Astrolog]

В неких вариантах участники обрядов заходят, вообщем, еще далее. Как мы удостоверились выше, более явные следы человечьих жертв, приносимых в таковых вариантах, можно отыскать в церемониях, которые еще доживали собственный век в виде Бельтановых огней приблизительно 100 лет тому назад в Ирландии и Шотландии, другими словами у кельтских народов, живших в этом отдаленном уголке Европы, практически на сто процентов изолированных от наружного мира и вследствие этого сохранивших свои древнейшие языческие обычаи лучше, чем хоть какой иной западноевропейский люд. Знаменательно - и мы можем с уверенностью это утверждать, - что кельты систематически сжигали приносимых в жертву людей на кострах. 1-ое описание этих жертвоприношений оставил нам Юлий Цезарь. Завоеватель независящих до этого кельтских племен, либо галлов. Цезарь имел широкую возможность следить национальную кельтскую религию и обычаи в период, когда те находились в первозданном виде не подвергались еще нивелирующему влиянию римской цивилизации. Цезарь, по-видимому, включил в свои записки наблюдения греческого исследователя Посидония, который путешествовал по Галлии приблизительно за 50 лет до того, как Цезарь довел римские легионы до Британского пролива. Греческий географ Страбон и историк Диодор, возможно, также почерпнули описания кельтских жертвоприношений из труда Посидония, но сделали это независимо друг от друга и от Цезаря, потому что каждое из 3-х описаний содержит в для себя некие детали, отсутствующие в других. Объединив их, мы можем с некой толикой достоверности вернуть первоначальное сообщение Посидония и составить, таковым образом, детализированное представление о жертвоприношениях, совершавшихся галльскими кельтами в конце II века до нашей эпохи. Имеются в виду "Записки о Галльской войне". Посидоний (II-1 вв. до н.э.) - греческий ученый и философ стоической школы. Создатель книжки "О океанах", от которой сохранились лишь фрагменты. Страбон (64 либо 63 до н.э. - 23 либо 24 н.э.) - древнегреческий географ и историк. Главные черты этого обычая, по-видимому, таковы. Для великого праздничка, который проходил один раз в 5 лет, кельты сохраняли жизнь осужденным на погибель правонарушителям, чтоб принести их в жертву богам. Числилось, что, чем больше будет схожих жертв, тем плодородней будет земля. Ежели для жертвоприношений не хватало преступников, для данной цели употребляли людей, захваченных в плен на войне. Когда наступало время праздничка, друиды, галльские жрецы, приносили этих людей в жертву. Одних убивали при помощи стрел, остальных сажали на кол, третьих сжигали живьем последующим образом: из ветвей и травки сооружались большие плетеные чучела, в которые помещали живых людей и разных животных: потом эти чучела поджигали, и они сгорали совместно со всем содержимым. Такие превосходные празднички устраивались один раз в 5 лет. Но не считая этих праздничков, справлявшихся с таковым размахом и сопровождавшихся истреблением почти всех человечьих жизней, существовали, по-видимому, наиболее умеренные празднички подобного рода, которые справляли раз в год. Конкретно от этих ежегодных празднеств по прямой полосы произошли, по последней мере, некие из праздничков огня со следами человечьих жертвоприношений, которые до этого времени год за годом справляют во почти всех областях Европы. Огромные изображения, сооруженные из ивняка и покрытые травкой, - в их друиды заключали приносимые жертвы - напоминают лиственный наряд, в который по этот день часто облачают человека, олицетворяющего дух дерева. Исходя из представления о том, что плодородие земли находится в прямой зависимости от правильного выполнения этих жертвоприношений, Маннхардт истолковал кельтские жертвы, облаченные в ивовые прутья и травку, как представителей духа дерева либо духа растительности. До самого ближайшего времени, а быть может, и до наших дней потомки этих циклопических плетеных сооружений друидов фигурировали на весенних и летних празднествах в современной Европе. В Дуэ до начала XIX века в наиблежайшее от 7 июля воскресенье раз в год устраивалась процессия. Отличительной чертой процессии была изготовленная из ивняка колоссальных размеров - приблизительно 20-30 футов - фигура-гигант. По улицам ее передвигали с помощью катков и веревок, приводимых в движение людьми, спрятанными снутри чучела. Фигура была вооружена, как рыцарь, копьем, клинком, шлемом и щитом. За гигантом шагали его супруга и трое малышей, сооруженные из прутьев ивы по тому же принципу, но гораздо меньше. В городке Дюнкерке шествие гигантов устраивалось в день летнего солнцестояния (24 нюня). Этот праздничек, узнаваемый под заглавием "дюнкеркские причуды", завлекал множество зрителей. Гигант представлял собой большущее плетеное чучело чуток ли не 45 футов высотой, одетое в длинноватую голубую мантию с золотыми лентами, ниспадающими до земли. Снутри чучела находилось с дюжину либо наиболее людей, которые заставляли его плясать и кивать зрителям головой. Это колоссальных размеров чучело носило имя папаши Рейсса и несло в кармашке малыша прямо-таки огромной величины. Шествие замыкала дочь великана, связанная из числа тех же ивовых прутьев, что и ее отец, но немножко меньше размером. Большая часть городов и даже селений в Брабанте и Фландрии имеют либо имели таковых же плетеных великанов. Их раз в год водили по улицам, к радости обычного люда, который обожал эти гротескные фигуры, говорил о их с патриотическим воодушевлением и никогда не уставал на их глазеть. В городке Антверпене гигант был настолько велик, что не было довольно огромных ворот, в которые он мог бы выйти. Потому он был лишен способности посещать собственных собратьев-великанов в примыкающих городках, как это делали в праздничных вариантах остальные бельгийские великаны.

[Astrolog]

В Великобритании такие великаны были, по-видимому, неизменными спутниками празднования летнего солнцестояния. Один создатель XVI столетия пишет о "пышноватых процессиях в день летнего солнцестояния, во время которых для того, чтоб удивить люд, демонстрируют больших и страшных великанов, вооруженных с ног до головы, вышагивающих, как живые, набитых изнутри коричневой бумагой и паклей; заглянув вовнутрь, хитрые мальчишки выведывают эту его тайну, после этого великана поднимают на хохот". Во время ежегодных праздничных процессий, имевших место в канун летнего солнцестояния в Честере, вместе с животными и иными персонажами можно было созидать чучела 4 великанов. В Ковентри рядом с великаном, по-видимому, шагала его супруга. В Берфорде, графстве Оксфорд, канун летнего солнцестояния традиционно отмечался чрезвычайно забавно: при всем этом по городку взад и вперед таскали великана и дракона. Крайний из породы движущихся британских великанов доживал собственный век в Солсбери, где один антиквар отыскал его полуистлевшие останки в заброшенном зале компании Тэйлора приблизительно в 1844 году. Его основа состоял из планок и обруча и был похож на тот, который традиционно носил в день первого мая "Джек-в-Зеленом". В приведенных примерах великаны служили просто украшением процессии. Но время от времени их сжигали на летних кострах. Так, жители Медвежьей улицы в Париже раз в год изготовляли большого плетеного великана и одевали его в солдатскую форму. В течение пары дней он расхаживал по улицам, а 3 июля его торжественно сжигали. Масса зрителей пела при всем этом гимн Salve Regina. Человек, носивший титул Короля, с зажженным факелом в руке председательствовал на церемонии. Пылающие останки великана разбрасывались посреди толпы, в какой за любой из этих клочков шла беспощадная схватка. Этот обычай был отменен в 1743 году. В Ври, Иль-де-Франс, раз в год в канун летнего солнцестояния обитатели сжигали плетеного великана 18 футов ростом. Соблюдавшийся друидами обычай спаливать живьем животных, помещенных в плетеные сооружения, имеет также свою параллель в весенних и летних праздничках. В Люшоне, в Пиренеях, в канун летнего солнцестояния "полая колонна приблизительно в 60 футов высотой, сооруженная из крепкого ивняка, возвышается в центре главенствующего предместья. Она до самой вершины оплетена зеленоватой листвой, а у ее подножия, образуя нечто вроде фона, искусно размещены красивые цветочки и кусты. Изнутри колонна заполнена горючими веществами, готовыми тотчас воспламениться. В назначенный час, приблизительно в 8 часов вечера, праздничное шествие, состоящее из местного духовенства, сопровождаемого юными людьми и девушками в торжественных одеждах, распевая гимны, выходит из городка и размещается вокруг колонны. В это самое время, являя великолепное зрелище, вспыхивают костры на примыкающих буграх. Прямо за сиим в колонну кидают такое количество живых змей, какое лишь удалось изловить. И, в конце концов, ее поджигают у основания с помощью факелов, которыми вооружены приблизительно полсотни бешено танцующих вокруг нее мальчишек и парней. Чтоб спастись от огня, змеи поднимаются до самой вершины колонны, где, выползши из нее, они некое время удерживаются практически горизонтально, пока в конце концов не падают вниз. Борьба несчастных рептилий за жизнь вызывает огромное воодушевление у присутствующих. Таково любимое зрелище обитателей Люшона и его пригородов. Местное предание приписывает ему языческое происхождение". В былые времена в день летнего солнцестояния на кострах, устраивавшихся на Гревской площади в Париже, было в обычае спаливать живых кошек в корзинах, бочках либо мешках, которые свисали с высочайшей мачты, установленной посреди костра. Время от времени сжигали лисицу. Угли и золу от костра парижане собирали и уносили по домам, веря, что это приносит счастье. Французские повелители нередко присутствовали на этих зрелищах и даже своими руками зажигали эти костры. В 1648 году Людовик XIV, украшенный венком из роз, с букетом роз в руках плясал вокруг зажженного им костра, а позже принял роль в банкете, устроенном в городской ратуше. Но это был крайний вариант, когда монарх самолично председательствовал на праздничке огня в Париже в день летнего солнцестояния. В Меце летние костры загорались с большой пышностью на открытом ровненьком месте. К удовольствию собравшихся, в их сжигали дюжину живых кошек, заключенных в плетеные клеточки. Так же и в Гапе, в районе больших Альп, на костре летнего солнцестояния обитатели имели обыкновение поджаривать кошек. В Рф в летнем костре время от времени сжигали белоснежного петушка, а в Мейсене, в Тюрингии, туда кидали лошадиную голову. Время от времени животных сжигали на кострах, раскладываемых в весеннюю пору. В Вогезах во вторник на масленой недельке сжигали кошек, в Эльзасе их кидали в пасхальный костер. В Арденнах кошек кидали в костры, зажигавшиеся в 1-ое воскресенье поста. Существовал и поболее утонченно-жестокий обычай, по которому кошек подвешивали над костром на конце шеста и жарили живьем. "II не было достаточной меры мучения для кошки, служившей олицетворением беса". Пока эти несчастные сотворения поджаривались на огне, пастухи, заботясь о сохранности собственных стад, заставляли скот прыгать через огонь, что числилось надежным средством против заболеваний и козней ведьм. Время от времени на пасхальном костре сжигали белок.

[Astrolog]

Итак, мы лицезреем, что жертвенные обычаи кельтов старой Галлии можно проследить на примере современных народных праздничков в Европе. Естественно, что конкретно во Франции, точнее, на наиболее широком пространстве, которое лежит в границах старой Галлии, эти обычаи оставили более глубочайший след в практике водить великанов, сплетенных из прутьев, и помещать животных в плетеные корзины. Как уже отмечалось, эти обычаи соблюдали по большей части в день летнего солнцестояния либо приблизительно в это время. Отсюда можно заключить, что и начальные ритуалы, сохранившиеся как пережиток в обрисованных тут ритуалах, торжественно совершались в период летнего солнцестояния. Это заключение соответствует подтверждаемому общим обзором европейских народных обычаев выводу о том, что праздничек летнего солнцестояния был, видимо, более всераспространенным и праздничным из годовых праздничков, справлявшихся в Европе старыми арийцами. Совместно с тем мы должны держать в голове, что у английских кельтов главными праздничками огня были, по-видимому, празднование Бельтана (1-ое мая) и канун дня Всех Святых (крайний день октября). В связи с сиим закрадывается колебание, не могли ли и кельты Галлии справлять свои важные ритуальные празднички огня, включая принесение в жертву людей и животных, сначала мая либо ноября, а не в период летнего солнцестояния? Остается еще вопросец о смысле схожих жертвоприношений. Почему во время праздничков сжигались животные и люди? Ежели мы правы, интерпретируя современные европейские празднички огня как попытку нейтрализовать колдовские чары с помощью сожжения либо изгнания ведьм и чернокнижников, то нельзя ли таковым же образом разъяснить и людские жертвоприношения у кельтов? По-видимому, мы должны представить, что люди, которых друиды сжигали в плетеных чучелах, были приговорены к погибели на том основании, что их считали колдуньями и чернокнижниками, и этот метод экзекуции был избран для их поэтому, что сожжение заживо числилось самым надежным методом избавиться от вредных и небезопасных созданий. То же разъяснение было, видимо, приложимо к скоту и одичавшим животным, которых кельты сжигали на кострах совместно с людьми. Мы можем догадываться, что они также числились подпавшими под чары чернокнижническтва либо же были реальными колдуньями и чернокнижниками, которые перевоплотился в животных для выполнения собственных дьявольских планов, направленных против благополучия рода людского. Эта догадка подтверждается тем фактом, что животными, почаще всего сжигаемыми на кострах в новое время, были кошки. Числилось, что конкретно в кошек (и еще в зайцев) более нередко преобразуются колдуньи. .Мы лицезрели также, что время от времени на кострах летнего солнцестояния сжигают змей и лисиц. Валлийские и германские колдуньи, по имеющимся сведениям, преобразуются как в лисиц, так и в змей. Короче говоря, стоит нам припомнить великое множество животных, в каких по собственной прихоти преобразуются колдуньи, и мы без усилий уясним для себя, почему как в старой Галлии, так и в современной Европе сжигали в празднички такое огромное число различных животных. Мы можем представить, что все эти животные были обречены на сожжение не поэтому, что они животные, а так как колдуньи в собственных низменных целях перевоплотился в этих животных. Преимущество подобного разъяснения старых кельтских жертвоприношений состоит в том, что оно согласуется с тем отношением к колдуньям, которое было в Европе с древних времен приблизительно до начала XVIII века, когда растущее влияние рационализма положило конец обычаю их спаливать. Вроде бы там ни было, сейчас мы можем осознать, почему друиды верили, что, чем большее количество людей они осудят на погибель, тем паче плодородной будет земля. Современному читателю с первого взора навряд ли представится тривиальной связь меж сожжением людей и плодородием земли. Но, ежели вспомнить, что находившие погибель на костре либо на виселице лица слыли колдуньями, которые делают все вероятное, чтоб убить посевы, похоронить их под бурями и градом, можно для себя представить, что, по мнению людей тех пор, их казнь обязана была принести обильный сбор.

[Astrolog]

Другое разъяснение рассматриваемых жертвоприношений, совершавшихся друидами, отдал В.Маннхардт. Он считал, что люди, сжигаемые друидами в плетеных чучелах, олицетворяли собой духов растительности, и, следовательно, обычай их сожжения был волшебной церемонией, дававшей настолько нужный для посевов солнечный свет. Не считая того, он, видимо, склоняется к мнению, что сжигавшиеся на костре животные олицетворяли дух хлеба, который, как мы удостоверились на примерах, приведенных сначала реального труда, числился способным принимать вид того либо другого животного. Теория эта, непременно, является очень связной, а неоспоримый авторитет В. Маннхардта делает нужным ее внимательное рассмотрение. В первых изданиях данного труда я придерживался данной теории. Но по зрелом размышлении я склонен считать, что в общем и целом эта теория является наименее достоверной, чем та, согласно которой люди и животные умерщвлялись в пламени в качестве ведьм и чернокнижников. Эта наиболее поздняя точка зрения подтверждается свидетельствами участников праздничков огня, потому что обычай устройства костров нередко называется "сожжением ведьм". Считается, что пепел и зола сожженных чучел ведьм дают защиту от колдовских чар. Напротив, очень малое показывает на то, что чучела либо животные, сжигаемые на костре, рассматриваются как олицетворение духа растительности, а сами костры - как солнечные чары. Что все-таки касается змей, которых сжигали на костре в Люшоне, то, как мне понятно, нет никаких данных о том, что змеи рассматривались в Европе как воплощение духа дерева либо духа зерна, хотя в остальных частях света схожее представление могло иметь место. Так как же народная вера в способность ведьм преобразовываться в животных очень глубоко и повсеместно укоренилась, а ужас перед этими жуткими созданиями чрезвычайно силен, большего доверия заслуживает гипотеза, согласно которой кошки и остальные животные, сжигаемые на костре, подвергались таковой участи как воплощения ведьм, а не как представители духов растительности.