ТАБУ НА ЛЮДЕЙ

[Astrolog]

Табу, распространяющееся на вождей и правителей. Мы уже знаем, что еда микадо раз в день приготавливалась в новейших сосудах и подавалась на новейших блюдах. Делались эти сосуды и блюда из обычный глины, чтоб их можно было разбить либо выбросить опосля одноразового использования. Традиционно они разбивались, так как числилось, что, ежели кто-то еще отведает еду из данной священной посуды, его рот и гортань воспалятся и распухнут. То же самое ждало того, кто стал бы носить одежду микадо без его позволения: все его тело покрылось бы опухолями. На островах Фиджи есть особенное заглавие (кана лама) для заболевания, проистекающей типо от приема еды из посуды вождя и ношения его одежды. Путник говорил: "Гортань и тело раздуваются, и нечестивец погибает. Один туземец подарил мне прекрасный коврик, которым не решался пользоваться сам, так как на нем посиживал старший отпрыск Такомбау. Но была одна обычная семья либо клан, члены которых не были подвержены данной угрозы. Как-то раз я беседовал о этом с Такомбау. "О да, - произнес он. - Эй, такой-то, подойди и потри мне спину". Этот человек выполнил приказание. Он был одним из числа тех, кто мог делать это безнаказанно. Наделенные таковой высочайшей преимуществом люди назывались На ндука ни - грязюка вождя". Такомбау (Чакомбау) - вождь 1-го из сильнейших племен на архипелаге Фиджи, объединивший около 1850 года огромную часть архипелага под собственной властью. В 1874 году под нажимом колонизаторов передал полуостров Фиджи под власть английской короны. В дурных последствиях, проистекающих от использования посудой либо одеждой микадо и фиджийского вождя, проявляется еще одна грань богочеловека, который привлек наше внимание. Божественная личность является источником как благодеяний, так и угрозы; ее надлежит не только лишь оберегать, да и остерегаться. Священный организм вождя настолько хрупкий, что может придти в расстройство от мельчайшего прикосновения, совместно с тем содержит в для себя мощнейший заряд волшебной и духовной силы, разряжение которого может иметь фатальные последствия для всякого, кто приходит с ним в соприкосновение. Вследствие этого изоляция богочеловека нужна не только лишь для его личной сохранности, да и для сохранности остальных. Божественная личность подобна огню. При соблюдении соответствующих запретов из него можно извлечь много полезного, но опрометчивое прикосновение либо пренебрежение границами обжигает либо гробит нарушителя. Потому числилось, что нарушение табу повлечет за собой губительные последствия: правонарушитель сунул руку в божественное пламя, которое обхватит его и пожрет на месте.

[Astrolog]

Негры нуба, населяющие лесистую и плодородную область Джебел-Нуба в Восточной Африке, верят, что их поразит погибель, ежели они войдут в дом вождя-жреца. Правда, обнажив левое плечо и попросив вождя возложить на него руку, они могут избежать кары за вторжение. А случись кому-то посидеть на камне, который вождь избрал для личного использования, и он умрет в течение года. Вождь племени казембе из Анголы кажется своим подданным настолько священным, что никто не может дотронуться до него без того, чтоб его насмерть не поразила волшебная сила, пронизывающая божественную личность. Но потому что в отдельных вариантах соприкосновения с вождем избежать нереально, казембе выдумали приемы, при помощи которых согрешивший может остаться в живых. Став перед вождем на колени, таковой человек тыльной стороной ладошки прикасается к тыльной стороне царственной руки, после этого кладет свою ладонь на ладонь вождя и ловит его пальцы. Этот ритуал опосля четырех-пятикратного повторения отвращает опасность неминуемой погибели. На островах Тонга существует верование, что ежели кто-то опосля прикосновения к священной особе верховного вождя (либо к его вещи) дотронется руками до собственной еды, то распухнет и умрет: святость вождя подобно сильно действующему яду заражает руки подданного и, перейдя на него через посредство еды, оказывается фатальной. Подвергшийся таковой угрозы простолюдин может очиститься, прикоснувшись к подошве вождя ладонью и тыльной стороной обеих рук; после чего руки споласкиваются водой. Ежели воды вблизи не оказывалось, очистившийся натирал руки сочным листом подорожника либо банана. После чего он йог брать еду руками, не подвергаясь угрозы захворать (ведь заболевание связана с принятием еды табуированными руками). Ощутив желание поесть до совершения искупительной дезинфекции, он был должен или отыскать кого-либо, кто бы его накормил, или опуститься на колени и, как животное, брать еду с земли ртом. Он не имел права даже пускать в ход зубочистку, а мог только направлять руку другого человека, держащую зубочистку. Тонганцы были подвержены затвердению печени и неким видам золотухи. Эти заболевания они нередко причисляли небрежности в выполнении нужных искупительных обрядов за неосторожное прикосновение к вождю либо принадлежащим ему предметам. В силу этого они временами подвергали себя обрядовому очищению из предосторожности, не будучи уверенными в том, сделали они нечто такое, что его просит, либо нет. Верховный вождь с Тонга не имел права отрешиться участвовать в этом обряде и подставлял свою ногу тому, кто желал к ней прикоснуться, даже ежели обращались к нему в неподходящее время. Часто можно было созидать, как жирный, неуклюжий вождь, который совершал прогулку, со всех ног удирал с дороги, чтоб избежать раздражающего не вольного от корысти проявления символов уважения. Ежели кому-то показалось, что он нечаянно взял еду табуированными руками, он усаживался перед вождем и, взяв его за ногу, прижимал ее к собственному животику, чтоб находящаяся в желудке еда не причинила ему вреда не привела к распуханию и погибели. Итак, золотуха рассматривалась на полуострове Тонга как итог принятия еды табуированными руками. Можно представить, что страдающие золотухой лица прибегали к прикосновению к царственной ноге как к лекарству от заболевания. Напрашивается тривиальная аналогия с старым английским обычаем излечивать нездоровых золотухой прикосновением руки короля. Это дозволяет допустить, что своим заглавием - "царская заболевание"-золотуха как у британцев, так и у тонганцев должна верованию, что ею заражались (и от нее вылечивались) методом контакта с его царским величеством. В Новейшей Зеландии ужас перед священными особами вождей был настолько же велик, как на островах Тонга. По принципу инфецирования их духовное могущество, унаследованное от духов предков, распространялось на все, к чему они притрагивались, и могло насмерть поразить всякого, кто по оплошности либо недосмотру оказывался на их пути. В один прекрасный момент, к примеру, случилось так, что новозеландский вождь высочайшего ранга и великой святости оставил на обочине дороги остатки собственной еды. Опосля его ухода подоспел раб, дюжий голодный малый, увидел оставшуюся пищу и, не спросив, съел ее. Не успел он покончить с обедом, как ему с страхом сказали, что съеденная им еда принадлежала вождю. "Я отлично знал несчастного правонарушителя. Это был человек восхитительного мужества, покрывший себя славой в межплеменных войнах", -рассказывал путник, но "как роковая известие достигла его ушей, у него начались исключительной силы судороги и спазмы в животике, которые не прекращались до самой погибели, последовавшей на закате такого же дня. Это был мощный мужчина в самом цвете лет. и, ежели какой-либо вольнодумец-пакеха (другими словами европеец) посмел бы утверждать, что предпосылкой его погибели была не тапу вождя, которая перебежала на него через еду, его выслушали бы с чувством презрения к его невежеству и неспособности осознавать тривиальные и прямые подтверждения". Вариант этот не единичный. Дама маори, до которой опосля съедения какого-то фрукта дошло весть, что этот плод был взят в табуированном месте, воскрикнула, что дух вождя, чью святость она осквернила, поразит ее. Это случилось в полдень, а к 12-ти часам последующего дня она была мертва. В один прекрасный момент предпосылкой погибели пары людей явилось огниво вождя, которое тот растерял. Найдя его, несколько парней зажгли с его помощью свои трубки, а узнав, кому оно принадлежало, погибли от кошмара. И одеяние верховного вождя Новейшей Зеландии приносит погибель всякому, кто отважится его надеть. Один миссионер был очевидцем того, как вождь бросил в пропасть шерстяное одеяло, которое показалось ему очень томным. На вопросец миссионера, почему он не оставил одеяло на дереве для какого-либо прохожего, тот ответил, что "конкретно ужас за то, что его кто-то возьмет, принудил его выбросить одеяло в пропасть. Ведь потому что он (вождь) покрывался им, его тапу (другими словами духовная сила, переданная через прикосновение одеялу, а от него - к человеку) уничтожила бы этого человека". Из числа тех же суждений вождь маори не станет раздувать огонь ртом. В неприятном случае- его священное дыхание сказало бы святость огню, которая с него перебежала бы на стоящий на огне горшок, с того - на варящееся в горшке мясо, с него - на человека, съевшего мясо, варившееся в горшке, который подогревался на огне, раздутом вождем. Так что отведавший мяса, естественно, погиб бы от инфецирования дыханием вождя, передавшимся ему через этих посредников.

[Astrolog]

Итак, у полинезийских народностей, к которым принадлежат маори, суеверие воздвигло вокруг священных особ вождей барьер сразу настоящий и воображаемый. Переход через этот барьер влек за собой погибель, как правонарушитель узнавал, что он натворил. Роковая сила фантазии, одержимость суеверными ужасами характерна не только лишь для полинезийцев. По всей вероятности, она присуща всем дикарям. Так, австралийский абориген умрет от пустяковой царапинки, ежели ему покажется, что орудие, которым она нанесена, заговорено и наделено, таковым образом, волшебной силой. В данном случае он просто-напросто ложится, отрешается от еды и чахнет. Ежели знахарь у индейских племен Бразилии предрек скорую погибель тому, кто кое-чем его обидел, "бедняга здесь же укладывался в гамак; уверенность в собственной близкой кончине была настолько сильна, что он отрешался от пищи и питья. Предсказание служило приговором, который приводила в выполнение вера". Табу носящих траур. Рассматривая священных вождей и правителей как существа, наделенные загадочной духовной силой, которая, так огласить, разряжается при соприкосновении с ними, простой человек, естественно, причисляет их к особо небезопасным группам лиц и налагает на их те же запреты, что и на убийц, дам во время менструаций и остальных лиц, на которых он взирает с суеверным страхом. Например, вождям и жрецам в Полинезии не разрешалось притрагиваться руками к еде, потому подкармливать их должны были остальные. Мы знаем, что их посуда, одежда и остальные принадлежности не могли употребляться иными людьми под ужасом заболевания и погибели. Соблюдения таковых же предосторожностей в первобытных обществах требовали по отношению к девушкам во время первой менструации, к дамам опосля родов, человекоубийцам, лицам, находящимся в трауре, и всем тем, кто приходил в соприкосновение с покойником. Остановимся на этом крайнем разряде людей. У маори всякий, кто имел дело с мертвецом - помогал доставить его на место захоронения либо прикасался к костям погибшего человека, - оказывался практически в полной изоляции от окружающих. Он не мог ни войти в дом, ни вступить в контакт с тем либо другим лицом, ни прикоснуться к какому-либо предмету без того, чтоб не навести на него порчу. Он даже не мог дотронуться до еды руками, которые были настолько сильно табуированы и нечисты, что делались бесполезными. Пища ставилась для него на землю, он был должен садиться либо становиться на колени и со сложенными за спиной руками, как мог, поедать ее. В неких вариантах его кормление возлагалось на другого человека: крайний старался, протянув руку, делать свое дело так, чтоб не дотронуться до табуированного. Вообщем, кормящий могильщика в свою очередь был подчинен массе серьезных запретов, практически таковых же обременительных, как те, которые налагались на могильщика. Практически во всяком большом селении был собственный опустившийся бедняк, который добывал для себя скудное пропитание обслуживанием табуированных людей. Одетый в тряпье, вымазанный с головы до ног красноватой охрой и дурно пахнущим жиром акулы, постоянно одинокий и молчаливый, традиционно старенькый, измученный и сморщенный, часто полоумный, он мог без движения просиживать целые дни в стороне от дорог и оживленных улиц, смотря потухшими очами на бизнес суету, в какой он не мог принять роли. Два раза в день кидали ему как милостыню скудную еду, и он ел ее, как мог, без помощи рук. А ночкой, обмотав вокруг тела засаленные лохмотья, он вползал в жалкое логовище из листьев и хлама. Там он, грязный, голодный и озябший, в прерываемой мучительными сновидениями дреме проводил ничтожную ночь, преддверие будущего ничтожного дня. Таково было единственное человеческое существо, которому на расстояние протянутой руки разрешалось приближаться к тому, кто отдавал умершему крайний долг уважения и дружбы. А когда срок изоляции подступал к концу и могильщик готов был вновь возвратиться к своим соплеменникам, посуда, которой он воспользовался в заточении, разбивалась на осколки, носимая им одежда выбрасывалась, чтоб заразная скверна не распространялась на остальных (другими словами по той же причине, по которой разбивалась посуда и выбрасывалась одежда священных правителей и вождей). Вот сколь полную аналогию проводит дикарь меж духовным действием, которое источает божество и которое оказывает мертвец, меж запахом святости и зловонием разложения.

[Astrolog]

Предписание, которое запрещает людям, находившимся в контакте с мертвецом, дотрагиваться к еде руками, видимо, всераспространено по всей Полинезии. Так, на островах Самоа "т кто ухаживали за покойником, тщательнейшим образом избегали иметь дело с едой, и их, как немощных малышей, целыми днями кормили остальные. Числилось, что в случае нарушения этого правила бог домашнего очага наказывал виновных облысением и выпадением зубов". На островах Тонга "никто не смел притронуться к мертвому вождю без того, чтоб не стать табу на 10 лунных месяцев; исключение составляли вожди, которые в таком случае в зависимости от ранга погибшего вождя становились табу на три, четыре либо на 5 месяцев. Но в случае погребения тела Туитонги (великого божественного вождя) даже вождь самого высочайшего ранга становился табу на 10 месяцев... Во время деяния табу человек не должен дотрагиваться к еде своими руками. Подкармливать его должен кто-то иной, сам он не может воспользоваться даже зубочисткой, а может только направлять руку того, кто зубочистку держит. Ежели он голоден, а накормить его некоторому, он должен стать на четвереньки и хватать еду ртом. Ежели же он преступит хоть один из этих запретов, можно наверное ждать, что он распухнет и умрет". Индейцы-шусвап (Английская Колумбия) изолируют вдовцов и вдов во время ношения траура и запрещают им дотрагиваться до собственной головы и тела; чаши и сосуды для приготовления и подачи еды, которыми они пользуются в это время, не могут употребляться никем иным. Они должны выстроить рядом с водоемом парильню и потеть там всю ночь, часто умываться, после этого растирать свое тело еловыми ветками. Ветки могут употребляться только один раз. Потом их втыкают в землю снутри хижины. Мимо людей в трауре не пройдет ни один охотник, потому что считается, что они приносят несчастье. Даже тот, на кого свалится их тень, сразу ощутит себя дурно. Для постели и подушек они употребляют ветки колющегося кустарника, чтоб держать на расстоянии от себя дух погибшего. Постели их также обложены колющимся кустарником. Крайняя предосторожность ясно указывает, какого рода духовная опасность просит исключения таковых лиц из обычного общения: существует ужас перед привидением, которое как будто бы находится в конкретной близости от их. В районе Мекео (Английская Новенькая Гвинея) вдовец теряет все гражданские права и становится в соц отношении изгоем, которого все сторонятся. Он не имеет права возделывать сад, появляться на людях, проходить через селение, прохаживаться по дорогам и тропинкам. Подобно одичавшему зверьку, он должен прятаться в высочайшей травке либо в кустиках. Ежели он лицезреет либо слышит, что кто-то приближается - в особенности ежели это дама, - он должен скрыться за деревом либо в почаще леса. Ежели у него возникает желание половить рыбу либо поохотиться, он должен заниматься сиим в одиночестве и ночкой. Ежели ему необходимо попросить у кого-либо (пусть даже у миссионера) совета, он приходит ночкой и тайком. Присоединись он к отряду рыболовов либо охотников, его присутствие оказало бы губительное влияние, - рыбу и добычу распугал бы призрак умершей супруги. Для самообороны он повсевременно держит при для себя томагавк: не только лишь от одичавших кабанов, с которыми он может повстречаться в тропических зарослях, да и от ужасного духа покойницы-жены, готового при случае сыграть с ним злую шуточку - ведь души погибших зловредны и единственную удовлетворенность находят в том, чтоб вредить живым. Табу на дам во время менструаций и родов. Запреты и последствия, которые, как предполагается, вызовет нарушение их, схожи как по отношению к особам, которых почитают священными, так и относительно тех, кто считается нечистыми. Одеяние священного вождя убивает тех, кто им пользуется. То же действие оказывают вещи, к которым прикоснулась, к примеру, дама во время менструаций. Один австралийский абориген, застав супругу, у которой были месячные, лежащей на его одеяле, убил ее и той же ночкой сам погиб от испуга. Потому австралийским дамам в этот период под ужасом погибели запрещено дотрагиваться к вещам, которыми пользуются мужчины, и даже проходить с мужчинами по одной тропинке. Во время родов их также изолируют, и вся посуда, которой они пользуются в этот просвет времени, сжигается. В Уганде горшки, к которым дама притрагивается, будучи нечистой (во время родов либо месячных), подлежат уничтожению. Но оскверненные ее прикосновением копья и щиты не ломаются, а лишь очищаются. "Чуть ли у индейцев-дени и у остальных американских племен найдется существо, которое вызывало больший ужас, чем дама в период месячных. Как давали о для себя знать признаки этого состояния, даму либо даму кропотливо отделяли от всякого общения с мужчинами и заставляли жить в малеханькой хижине вдалеке от взоров парней. Она обязана была воздерживаться от прикосновения к принадлежащим мужчине вещам, также к добытой на охоте оленине либо мясу другого животного. Числилось, что своим прикосновением она оскверняла добычу и, приводя сиим животное в ярость, обрекала охотников на неудачу. Ее меню состояло только из сушеной рыбы, а единственным напитком, который она втягивала в себя через трубку, была прохладная вода. Потому что сам вид ее был небезопасен для общества, то даже некое время опосля того, как она ворачивалась в обычное состояние, особенный кожаный капор с ниспадающей на грудь бахромой скрывал ее лицо от взоров окружающих. "У индейцев-брибри (Коста-Рика) дама в период месячных тоже считается нечистой. Единственная посуда, которой она может воспользоваться, - это листья бананового дерева. Опосля потребления они забрасываются в какое-нибудь пустынное место: ведь ежели корове случится набрести на их и съесть, она неминуемо зачахнет и умрет. Пьет дама в это время из особенного сосуда, из которого под опасностью погибели не должен пить никто иной.

[Astrolog]

У почти всех народов подобные запреты по этим же причинам накладываются на рожениц. Считается, что дамы в послеродовой период находятся в небезопасном для окружающих состоянии и своим прикосновением могут заразить человека либо вещь. Потому до восстановления сил и исчезновения типо имеющейся угрозы их держат в карантине. Так, на островах Таити родившую даму на две либо три недельки помещают во временный шалаш, построенный на священной земле. В течение этого срока ей воспрещается дотрагиваться до пищевых товаров, и подкармливать ее должны остальные. Ежели в этот период к ребенку прикоснулось другое лицо, то оно подвергалось до совершения ритуала очищения этим же запретам, что и мама. На полуострове Кадьяк недалеко от Аляски дама перед родами удаляется в ничтожную лачугу из тростника, где она независимо от времени года обязана пребывать в течение 20 дней опосля рождения малыша. Она считается настолько нечистой, что никто не отважится к ней прикоснуться, и еду ей подают на палках. Индейцы-брибри считают загрязнение при родах куда наиболее небезопасным, чем при менструации. Дама, предчувствующая приближение родов, докладывает о этом супругу, который строит для нее хижину в уединенном месте. Там она обязана жить в одиночестве, не вступая в общение ни с кем, не считая мамы либо иной близкой дамы. Опосля родов знахарь очищает ее своим дыханием и тем, что кладет на нее животное (все равно какое). Но даже опосля данной церемонии она в течение лунного месяца обязана жить раздельно от родственников и соблюдать в отношении пищи и питья те же правила, что и на период месячных, В наихудшем положении оказывается дама, у которой произошел выкидыш либо родился мертвый ребенок, В этих вариантах она не смеет проходить рядом ни с одной живой душой. Даже обычное прикосновение к еде, которую она ела, представляет собой типо крайнюю опасность. Еду ей подают на конце длинноватой палки. Это традиционно длится три недельки, после этого дама ворачивается домой и там подвергается ограничениям, связанным с нормальными родами. Некие племена банту имеют еще больше преувеличенные представления о силе инфекции, которую распространяет вокруг себя дама, имевшая выкидыш и скрывшая это. Один большой спец по сиим народностям докладывает, что родовая кровь "в очах южноафриканских негров представляется связанной с еще больше небезопасным загрязнением, чем кровь, выделяющаяся при менструациях. В послеродовой период мужчину в течение восьми дней не допускают в хижину из ужаса, что кровотечение у роженицы окажет на него пагубное влияние. Он не решается взять на руки собственного малыша в протяжении 3-х месяцев опосля его возникновения на свет. Но особенный кошмар вызывают выделения, когда они происходят от выкидыша, в особенности выкидыша укрытого. В таком случае опасность (либо смерть) грозит не только лишь супругу, она нависает над всей государством и даже над небом. Курьезная ассоциация идей приводит тут к убежденности, что физиологический акт причиняет космические бедствия!" Я процитирую слова шамана и вызывателя дождика племени бапенде относительно тех губительных последствий, которые выкидыш может возыметь для всей страны. "Того, что у дамы произошел выкидыш и она отдала крови вытечь, а малыша скрыла, довольно, чтоб подули горячие ветры и земля потрескалась от зноя. Дождик больше не падает, потому что страна осквернена. Дождик не посмеет приблизиться к тому месту, где пролилась ее кровь. Он побоится не подойдет. Дама эта сделала великий грех. Она разорила страну вождя, она скрыла кровь, которая недостаточно отлично сгустилась, чтоб сформировать человека. Таковая кровь - табу. Она ни при каких обстоятельствах не обязана попадать на землю. Вождь соберет собственных подчиненных и спросит их: "В ваших селениях все в порядке?" И кто-либо из их ответит: "Такая-то дама была беременна, а мы до этого времени не лицезрели рожденного ею малыша". Тогда даму эту арестуют. Ей произнесут: "Покажи нам, где ты его упрятала". В указанном месте вырывают яму и окропляют ее отваром из 2-ух видов корней, приготовленным в особенном горшке. Из данной могилы берут незначительно земли и кидают ее в реку. Потом из реки приносят воду и разбрызгивают ее там, где дама пролила кровь. Сама дама должна каждый день омываться особым лекарством. Тогда страну опять увлажнит дождик. Потому мы (знахари) собираем дам страны и призываем их изготовлять комки из земли, на которую свалилась их кровь. В один прекрасный момент днем они нам его приносят. Ежели мы желаем приготовить лечущее средство для того, чтоб окропить всю страну, мы измельчаем эту землю в порошок. По истечении 5 дней мы собираем малеханьких мальчишек и девченок, таковых малеханьких, что им еще неопознаны все эти дамские дела. Мы закладываем лечущее средство в рога быка, и малыши направляются с ним ко всем бродам, ко всем входам в страну. Девченка выкапывает мотыгой в земле ямку, а остальные обмакивают в рога ветку и окропляют внутренность ямки, приговаривая: "Дождик! Дождик!" Так мы отводим несчастье, которое дамы принесли на нашу землю. Дождик опять сумеет выпасть.

[Astrolog]

Страна очищена!"Табу, налагаемые на воинов. Дикарям также кажется, что души воинов находятся, так огласить, в атмосфере угрозы, которая заставляет прибегать к обрядам, по природе собственной конструктивно хорошим от тех оптимальных мер предосторожности, которые они как нечто само собой разумеющееся принимают против реальных противников. Все эти ритуалы преследуют цель подвергнуть воина - как до, так и опосля победы чему-то вроде духовного карантина либо затворничества, которому первобытный человек подвергает богов в людском виде и остальные небезопасные существа ради их УР своей полезности. Воины-маори, вступившие на тропу войны, становились кое-чем в высшей степени священным либо табуированным. Они сами и их оставшиеся дома друзья сверх бессчетных обыденных табу должны были строго соблюдать некие курьезные предосторожности. Говоря непочтительным языком европейцев, которые знали маори во времена прежних войн, они покрывались слоем "табу в дюйм шириной", а вождь экспедиции становился полностью неприкасаемым. Вступавшие в войну древнейшие израильтяне также были соединены определенными правилами ритуальной чистоты, схожими тем, которые во время походов соблюдают маори и австралийские аборигены. Используемые ими сосуды становились священными; они должны были воздерживаться и особо соблюдать правила личной гигиены. Эти предписания сначало мотивировались ежели судить по признаниям дикарей, которые их придерживаются - боязнью того, вроде бы в руки неприятеля не попали частички их тела и вроде бы они из-за этого не отыскали погибель от чернокнижническтва, у неких племен краснокожих Северной Америки юный воин во время собственной первой кампании был должен следовать определенным предписаниям, два из которых ничем не различаются от тех, которые должны были делать девушки в период первой менструации. Никто не смел дотрагиваться к посуде, из которой ел и пил юный воин; ему запрещалось чесать голову либо другую часть тела своими пальцами (ежели уж ему становилось невтерпеж от зуда. то он был должен почесываться палочкой). Приведенный выше запрет, как и правило, которое запрещает табуированному лицу есть своими руками, видимо, лежит на предполагаемой святости либо оскверненности (в зависимости от метода выражения) табуированных рук. Не считая того, мужчины-индейцы, находясь на тропе войны, постоянно должны были ночкой спать лицом к собственной стране. И сколь неловкой бы ни была для их эта поза, поменять ее они не имели права. Им запрещалось посиживать на голой земле, мочить ноги, идти по проторенной дороге, ежели этого можно было избежать. Когда они обязаны были нарушать эти запреты, они старались уравновесить дурные последствия такового поступка тем, что смазывали ноги фармацевтическими либо волшебными средствами, которые с данной целью носили при для себя. Участникам экспедиции не разрешалось перешагивать через ноги, руки либо туловище собственного товарища, лежащего либо сидячего на земле. Запрещалось им также перешагивать через плащ, ружье, томагавк либо какую-либо другую часть вооружения. Ежели кто-либо по оплошности нарушал это правило, долгом того, через которого - либо через собственность которого - переступили, было сбить нарушителя с ног, а долгом крайнего было перенести это расслабленно не оказывать сопротивления. Сосудами, из которых воины воспринимали еду, были традиционно маленькие чашечки из дерева либо березовой коры с отметинами для различения краев. На пути от дома краснокожие постоянно пили из чашечки с 1-го края, а на обратном пути - с другого. На обрат дм пути, когда они находились в одном переходе от собственного селения, они развешивали свои чашечки на деревьях либо выбрасывали их в прерии. Делалось это, непременно, с целью избежать того, чтоб их священность (либо оскверненность) не передалась друзьям не возымела губительных последствий. Как мы уже убеждались, по той же причине уничтожали либо прятали посуду и одежду священного микадо, дам во время месячных и родов и лиц, осквернивших себя соприкосновением с покойником. Индеец-апач в первых 4 военных походах должен воздерживаться от почесывания головы пальцами и от прикосновения губками к воде. Голову он почесывает палочкой, а воду пьет через полый тростник либо прут. Палочка и тростник прикрепляются к поясу воина и друг к другу кожаным ремнем. Обычай не чесать голову пальцами, а воспользоваться заместо этого палочкой, обычно, соблюдался во время похода и индейцами-оджибве. Относительно индейцев-кри и схожих им племен нам понятно, что во время войны они "не разговаривают с дамами". За три дня и три ночи до выступления на войну и такое же время опосля возвращения домой они суеверно воздерживаются от всех отношений даже с своими супругами, так как должны очиститься. У племени бапенде и батонка (Южная Африка) от сношений с дамами должны воздерживаться не только лишь воины; оставшиеся в селениях мужчины также должны соблюдать воздержание. Всякая невоздержанность с их стороны приведет, как они считают, к тому, что путь воинов будет тернистым и экспедиции не будет сопутствовать фуррор. Мы не можем с уверенностью огласить, почему почти все одичавшие племена взяли для себя за правило не приближаться к дамам во время войны. Но можно представить, что это было мотивировано суеверным ужасом перед тем, вроде бы, по принципам симпатической магии, тесноватый контакт с дамами не заразил воинов женской слабостью и трусостью. Равным образом дикари представляют, что контакт с роженицей расслабляет воинов и ослабляет силу их орудия. Кайяны с острова Борнео идут еще далее: по их мнению, прикосновение к ткацкому станку либо к женской одежде ослабило бы мужчину так, что он не имел бы фуррора ни в охоте, ни в рыбной ловле, ни на войне. Потому воины у одичавших народов избегают не только лишь половых сношений с дамами. Они стараются избегать слабенький пол вообщем. К примеру, у горных племен Ассама мужчинам запрещается не только лишь сожительствовать с супругами во время и опосля похода - им не разрешается также есть приготовленную дамой еду, говорить с ней. Одна дама, которая нечаянно нарушила это табу, заговорив со своим мужем в период военных действий, узнав о совершенном ею "страшном преступлении", захворала и погибла. Табу на убийц. Ежели читатель продолжает колебаться относительно того, основываются ли рассмотренные нами правила поведения на суеверных ужасах, либо же они продиктованы разумной осторожностью, его сомнения, возможно, рассеются, когда он выяснит, что еще больше строгие запреты распространяются на воинов, одержавших победу над противником. Поводом для обременительных ограничений, налагаемых на фаворитов в час их триумфа, может быть, является боязнь гнева духов убитых ими противников. Ужас перед мстительными духами, оказывающими влияние на поведение убийцы, нередко выражается недвусмысленным образом. Общей целью табу, которым подвергают священных вождей, плакальщиков, рожениц, парней на тропе войны и остальных лиц, является изолировать табуированных лиц от общения с обыкновенными людьми. Достигается эта цель установлением множества правил, предписывающих мужчинам" жить раздельно от дам, избегать полового общения с ними, употреблять используемую иными посуду и т.д. Теми же средствами достигают изоляции и воинов-победителей, в особенности тех, которые вправду пролили вражескую кровь. Когда на полуострове Тимор отряд воинов ворачивается с победой и приносит головы побежденных противников, обычай запрещает предводителю отряда ворачиваться конкретно к для себя домой. В его распоряжение предоставляется особенная хижина, в какой он с целью телесного и духовного очищения должен провести два месяца. В этот период он не имеет права ни навещать супругу, ни дотрагиваться к еде своими руками; подкармливать его обязано другое лицо. Эти ритуалы, разумеется, продиктованы ужасом перед духами убитых. Из другого сообщения о ритуалах, отправляемых на том же полуострове по возвращении удачливого охотника за головами, мы узнаем, что по такому случаю для умиротворения души человека, чью голову он отрубил, приносят жертвы. Местные обитатели считают, что, ежели жертвоприношений не совершить, на фаворита обрушится какое-нибудь несчастье. Наиболее того, часть ритуала составляет танец, сопровождаемый песней, в какой оплакивается погибель убитого и испрашивается прощение за нее. "Не обижайся,говорится в ней, - что голова тут у нас; наши головы, будь мы наименее удачливы, могли бы на данный момент находиться в твоей деревне. На данный момент дух твой может успокоиться и бросить в покое нас. Для чего стал ты нашим противником? Не лучше ли было нам оставаться друзьями? Тогда кровь твоя не была бы пролита не слетела бы с плеч голова". Народность палу в центральной части острова Целебес, захватив на войне головы противников, в храме умилостивляли души убитых.

[Astrolog]

У племен устья реки Ванигела в Новейшей Гвинее "человек, который отнял у другого жизнь, считается нечистым до свершения подобающих обрядов. Убив человека, он должен как можно быстрее очистить себя и свое орудие. Опосля того как это исполнено с соответствующим тщанием, он направляется в деревню и усаживается там на древесном жертвенном помосте. Никто не приближается к нему не направляет на него внимания. Для него строят дом, который отдается на попечение 2-ух либо 3-х мальчиков-слуг. Есть он может лишь жареные бананы, и то только их середину (концы он выбрасывает). На 3-ий день заточения друзья устраивают в его честь маленькое пиршество и изготовляют для него новейшие набедренные повязки. На 4-ый - этот человек надевает свои фаворитные декорации, берет скальпы убитых им противников и в полном вооружении шествует по деревне. На последующий день устраивается охота. Из добытой дичи отбирают кенгуру. Его разрезают, извлекают селезенку и печень и натирают ими спину убившего. После чего он торжественно спускается к наиблежайшему источнику и, стоя в нем с обширно расставленными ногами, моется. Молодые необстрелянные воины проплывают меж его ногами. Считается, что это даст им мужества и силы. На рассвете последующего дня он в полном вооружении выбегает на улицу и громким голосом выкрикивает имя собственной жертвы. Домой убийца ворачивается убежденным, что совсем испугал дух убитого. Верными методами отпугивания духа являются также разжигание костров и топанье по древесному настилу. На последующий день очищение воина подступает к концу. Сейчас он может пойти к собственной супруге". Когда у виндеси (Голландская Новенькая Гвинея) отряду охотников за головами сопутствует фуррор, приближаясь к дому, они возвещают о собственном приближении и удаче, трубя в раковины. Каноэ воинов украшены ветвями. Их лица вычернены древесным углем. Ежели в умерщвлении жертвы приняло роль несколько человек, ее голова делится меж ними. Воины постоянно прибывают в деревню на рассвете. Они подгребают к селению с огромным шумом, а дамы стоят на верандах домов, готовые пуститься в пляс. Проплывая мимо room sram, либо дома, где живет молодежь, воины вонзают в его стенку либо крышу столько заостренных палок либо буковых шестов, сколько они уничтожили противников. День они проводят достаточно расслабленно. Время от времени бьют в барабан либо трубят в раковину, а время от времени с громкими кликами колотят в стенки домов, чтоб отогнать души убитых. Члены племени ябим в Новейшей Гвинее также верят, что душа убитого преследует убийцу и старается причинить ему зло. Потому они отгоняют душу кликами и барабанным боем. Когда фиджийцы - а делали они это нередко - живьем погребали человека, то с пришествием сумерек они традиционно при помощи буковых палок, раковин и т. и. поднимали страшный гвалт, чтоб отпугнуть душу погребенного и удержать ее от пробы возвратиться в собственный дом. F чтоб сделать этот дом непривлекательным для души, фиджиицы разбирали старенькую крышу и покрывали дом всем, что казалось им более отталкивающим. Южноамериканские краснокожие вечерком того дня, когда они насмерть замучивали пленного, бегали по деревне с страшными криками и колотили палками по утвари, стенкам и крышам домов, чтоб не отдать душе жертвы поселиться в их и отомстить за мучения, которые претерпело его тело. "В один прекрасный момент, - ведает путник,приблизившись ночкой к деревне индейцев-оттава, я застал ее жителей в смятении. Они были заняты тем, что поднимали необычайно громкий и какофоничный гвалт. Из расспросов я вызнал, что не так давно меж племенами Оттава и кикапу вышло схватка, в каком погибло несколько воинов. Целью производимого шума было помешать душам погибших войти в деревню". Басуты "по возвращении с поля битвы совершают особое омовение. Совсем нужно, чтоб воины как можно быстрее очистились от пролитой ими крови, по другому тени жертв будут непрестанно преследовать их и нарушать их сон. В полном вооружении воины строем направляются к наиблежайшему источнику. Когда они входят в воду, чернокнижник, расположившись на возвышении, кидает в поток очистительные вещества. В крайнем нет, но, таковой уж необходимости. Омовению подлежат также копья и боевые топоры". У негров-багешу (Восточная Африка) убивший не может возвратиться в собственный дом в день совершения убийства, но он имеет право войти в селение и провести ночь в доме друга. Он убивает овцу и вымазывает грудь, правую руку и голову внутренностями животного. К нему приводят его малышей, и он то же делает с ними. Потом внутренностями и кишками овцы он вымазывает дверь с обеих сторон, а остатки их забрасывает на крышу дома. В течение всего дня он не смеет притрагиваться к еде руками, а переправляет ее в рот 2-мя палочками. На супругу эти запреты не распространяются. Она может, ежели ей того охото, даже оплакать человека, которого убил ее супруг. Воины живущего на севере Замбези племени ангонов, убившие в походе противников, вымазывают свое тело и лицо золой, надевают на себя одежду собственных жертв и обвязывают вокруг шейки веревки, так чтоб концы их свисали на плечи либо на грудь. Это одеяние они носят в протяжении 3-х дней опосля собственного возвращения с похода. Поднимаясь на рассвете, они бегают по деревне и, чтоб отогнать души убитых, испускают истошные крики. Ведь ежели эти души не выгнать из домов, они могут принести живым заболевание и несчастье.

[Astrolog]

В данных сообщениях ничего не говорится о насильственном заточении убившего (по последней мере, опосля ритуального очищения), но понятно, что у части южноафриканских племен воин, убивший на войне чрезвычайно храброго неприятеля, лишается права приближаться к супруге и семье в течение 10 дней с того момента, как он омыл свое тело в проточной воде. Не считая того, он получает от знахаря племени снадобье, которое пережевывает совместно с едой. Когда негр-нанди (Восточная Африка) убивал человека из другого племени, он раскрашивал одну сторону тела, копья и клинка красноватой краской, а другую белоснежной. В протяжении 4 дней опосля кровопролития воин числился нечистым не имел права возвратиться домой. Он был должен выстроить у реки маленький навес и жить под ним. Он не смел разговаривать со собственной супругой либо любимой и употреблять в еду что-либо не считая каши, говядины и козлятины. Чтоб очиститься, воин в конце 4-ого дня воспринимал сильно действующее слабительное из коры дерева segetet и выпивал козье молоко, смешанное с кровью. У племен банту района Кавирондо, когда мужчина убивает на войне неприятеля, по возвращении домой он выбривает для себя голову, а для того, чтоб помешать душе убитого причинять ему беспокойство, друзья втирают в его тело снадобье, которое состоит из козьего помета. Этот же обычай соблюдается туземцами вагейя в Восточной Африке. У племени джалуо (Кавирондо) существует несколько другой обычай. Там воин выбривает голову через три дня опосля возвращения с поля схватки. Но до того как войти выселение, он должен повесить для себя на шейку живую курицу головой наверх. после этого отрубить курице голову так, чтоб она осталась висеть на его шейке. Скоро опосля возвращения воина в честь убитого им человека устраивается пиршество, чтоб душа его не преследовала убившего. Когда на островах Палау мужчины ворачиваются из военного похода, юных воинов, в первый раз принимавших роль в военных действиях, и всех, кто убил противников, запирают в большом доме для совещаний, и они стают табу. Они не могут выходить наружу, купаться, притрагиваться к даме, есть рыбу. Их рацион ограничен кокосовыми орешками и сиропом. Они натираются заговоренными листьями и жуют заколдованный бетель. По истечении 3-х дней воины совместно идут купаться как можно поближе к тому месту, где был убит человек. Юные храбрецы у натчей в Северной Америке, добывшие свои 1-ые скальпы, должны в протяжении 6 месяцев соблюдать некие запреты. Им не разрешается спать с супругами и употреблять в еду мясо: едят они только рыбу и мучной заварной пудинг. Было поверье, что стоит им нарушить эти правила, и. душа убитого волшебным методом вызовет их погибель, они больше не одержат побед над противником и мельчайшая царапинка окажется для их смертельной. Индеец-чоктав, который убил неприятеля и снял с него скальп, месяц носил траур и в этот период не расчесывал волосы, а ежели чувствовал зуд в голове, то почесаться он мог лишь палочкой, которую с данной целью носил привязанной к кисти руки. Ритуальное оплакивание убитых противников было у североамериканских краснокожих обыденным явлением. Итак, мы лицезрели, что свободное общение с соплеменниками для воинов, убивших в битве неприятеля, на время прерывалось (в особенности это относилось к их общению с супругами). До того как быть вновь допущенными в общество, они должны были пройти через очищающие ритуалы. Эта изоляция и искупи тельные ритуалы имели одну цель: отогнать, запугать и умиротворить душу убитого. Мы с полным основанием можем представить, что этот же смысл сначало имело аналогичное очищение человекоубийц, обагривших свои руки кровью соплеменников, Мысль морального и духовного возрождения, символизируемого омовением, постом и т.д., была просто позднейшим толкованием, которое люди, оставившие далековато сзади первобытную логику, дали этому старому обычаю. Эта гипотеза отыщет доказательство, ежели нам получится доказать, что дикари вправду налагали табу на убийц соплеменников из ужаса, что их преследует душа жертвы. Сделать это мы можем на примере индейцев-омаха из Северной Америки. У этих краснокожих за родственниками убитого оставалось право предать погибели убийцу, но время от времени, соглашаясь принять от убийцы подарки, они от этого права отрешались. Ежели убийце сохраняли жизнь, то на срок от 2-ух до 4 лет ему вменялось в обязанность соблюдение серьезных предписаний. Он был должен ходить босым; ему запрещалось есть нагретую еду, возвышать глас, озираться кругом. Ему предписывалось завертываться в плащ и завязывать его на шейке даже в жаркую погоду; он не был должен допускать, чтоб плащ ниспадал и развевался. Ему не разрешалось размахивать руками их следовало держать прижатыми к туловищу. Он не имел права расчесывать волосы; его волосы не должны были развеваться на ветру. Когда племя отчаливало на охоту, ему надлежало разбивать палатку в четырехстах метрах от других охотников, "чтоб душа жертвы не подняла мощный ветер, способный нанести вред охоте". Оставаться совместно с ним в палатке разрешалось лишь его родственникам. Никто не желал делить с ним трапезу, так как, "ежели мы едим с тем, кого терпеть не может Ваканда, Ваканда возненавидит и нас". Время от времени убийца бродил ночкой, стеная и оплакивая свое грех. В конце периода изоляции родственники убийцы, слыша его причитания, говорили: "Достаточно. Приди и погуляй в массе. Надень мокасины и неплохой плащ". Причина, по которой убийцу держат на значимом расстоянии от охотников, дает ключ ко всем остальным табу: он преследуется душой убитого и потому небезопасен. Древнейшие греки верили, что душа не так давно убитого человека гневается на убийцу и тревожит его. Потому даже человеку, совершившему убийство непреднамеренно, нужно было на год, пока не остынет гнев покойного, покинуть страну. Убийца не мог возвратиться, пока не принесена жертва не выполнен обряд очищения. Ежели убитым оказывался иностранец, убийце следовало остерегаться его родни, как собственной своей. Предание о матереубийце Оресте, который скитался с 1-го места на другое, преследуемый фуриями убитой мамы, с которым никто не желал поделить трапезу, которого не впускали в жилья до того времени, пока он не очистился, правдиво отражает существовавший у греков ужас перед теми, кого продолжала преследовать озлобленная душа.

[Astrolog]

Наиболее глубочайшее и исторически наиболее четкое истолкование "Орестейи" Эсхила было предложено еще посреди XIX века швейцарским историком-юристом Бахофеном. Оно было развито Ф.Энгельсом и вошло в марксистскую литературу. Фурии (Эринии) преследуют Ореста не попросту за убийство, а за убийство мамы, другими словами человека, с которым он состоял, по нормам материнского права, в кровном родстве. Мама же его, убившая собственного супруга (отца Ореста), не навлекла сиим на себя гнев Эриний, потому что она уничтожила не собственного родственника по крови. Эринии, таковым образом, выступают не попросту как мстители за убийство, как хранительницы морали материнского рода. Аполлон же и Афина, защищающие Ореста, олицетворяют в для себя наиболее поздние, патриархальные начала: мужеубийство исходя из убеждений данной патриархальной морали есть наиболее тяжкое грех, чем матереубийство (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 216-217). Табу, налагаемые на охотников и рыболовов. Охотник и рыболов в первобытном обществе должны были нередко соблюдать те же правила воздержания и подвергаться этим же очищающим обрядам, что человекоубийца и воин, хотя четкая цель которую преследовали эти правила и ритуалы, известна не во всех вариантах. Мы с некой толикой вероятности можем допустить что, подобно тому как главным мотивом изоляции и очищения воина является ужас перед душами убитых противников, охотник либо рыболов, подчиняющийся этим же правилам, движим сначала ужасом перед душами животных, птиц и рыб, которых он убил либо намеревается уничтожить. Ведь, обычно, дикарь лицезреет в животных одаренные душой и разумом существа, подобные ему самому, и в силу этого, естественно, относится к ним с таковым же уважением, как и к людям. Потому он старается умилостивить души убитых животных так же, как он умиротворяет души убитых им людей. Эти умилостивительные ритуалы будут описаны в процессе предстоящего изложения. В данный же момент нас интересуют, во-1-х, табу, которые охотник и рыболов соблюдают перед началом сезона охоты и рыболовства и во время него, а во-2-х, очищающие ритуалы, которые эти лица должны соблюдать по возвращении с успешной охоты. Дикарь в той либо другой мере почитает души всех животных. Но с особенным почтением относится он к душам тех из их, которые или чрезвычайно полезны для него, или наводят на него кошмар своими размерами, силой либо свирепостью. Охота на такового рода ценных либо небезопасных животных регулируется в силу этого наиболее сложными предписаниями и ритуалами, чем истребление сравнимо бесполезных и жалких созданий. Так, готовясь к промыслу китов, индейцы-нутка соблюдали недельный пост. Они чрезвычайно не достаточно ели, по нескольку раз в день купались, пели и царапали тело, конечности и лица раковинами и ветками кустарника до того времени, пока не начинали прогуляться на людей, жестоко исколотых колючками шиповника. В этот период нутка предписывалось воздерживаться от всякого общения с дамами. Соблюдение этого условия числилось нужным, чтоб промысел был удачным. Говорят, что один вождь, которому не удалось изловить кита, приписывал свою неудачу нарушению целомудрия кем-то из его людей. Следует отметить, что участникам китобойного промысла предписывались точно такие же правила поведения, что и воинам-нутка, вступающим на тропу войны. Когда-то того же рода правила соблюдались малагасийскими китобоями. За восемь дней до выхода в море команда китобойного судна начинала поститься. Матросы воздерживались от сношений с дамами и от потребления алкогольных напитков и признавались друг дружке в самых тайных собственных прегрешениях. Человеку, совершившему большой грех, принимать роль в плавании запрещалось. На полуострове Мабуйяг воздержание предписывалось перед охотой на дюгоней и в период спаривания черепах. Охота на черепах проводится в октябре и ноябре. Числилось, что ежели в этот период неженатые люди вступят в половые сношения вместе, то при приближении лодки к плывущим черепахам самцы отделятся от самок и уплывут в различные стороны. На полуострове Моват (Новенькая Гвинея) мужчины также не вступают в половые сношения с дамами в период спаривания черепах, хотя в остальное время года характеры местных обитателей различаются большой распущенностью.

[Astrolog]

На одном из Каролинских островов (Уап) на весь промысловый сезон, который продолжается 6 - восемь недель, рыбак подпадает под действие чрезвычайно мощного табу. На берегу он должен проводить все свое время в мужском доме, ни под каким предлогом он не смеет навещать собственный дом, созидать супругу либо остальных дам из собственной семьи. По мнению туземцев, брось он украдкой хоть один взор на этих дам, ночкой летающая рыба безизбежно врезалась бы ему в глаза. Ежели супруга, дочь либо мама приносят ему подарок либо желают побеседовать с ним, они должны повернуться лицом к берегу, а спиной к мужскому дому. После чего рыбак может выйти побеседовать с ними либо, повернувшись к ним спиной, принять принесенный подарок. Позже он должен немедля возвратиться в свою "тюрьму". Рыбакам запрещалось даже по вечерам принимать роль в танцах и пении остальных парней в мужском доме. Им следовало держаться отдельной группой и хранить молчание. Когда в области Мирзапур в дом вносят грены тутового шелкопряда, туземцы кол, либо бхуйяр, кладут их на место, кропотливо вымазанное пометом священной скотины. С этого момента обладатель дома должен смотреть за соблюдением ритуальной чистоты. Ему следует прекратить общение с супругой, ему запрещается спать в постели, бриться, стричь ногти, смазывать себя маслом, есть еду, приготовленную на масле, лгать и совершать поступки, которые представляются ему дурными. Он дает Сингармати Дэви обет о принесении ей жертвы, ежели выведутся отличные шелковичные червяки. Когда из грен возникают червяки, владелец собирает дам, и они поют ту же песню, что и при рождении малыша: все замужние дамы в окружении вымазывают проборы в волосах свинцовым суриком. Спаривание бабочек-шелкопрядов празднуется как бракосочетание. К шелкопрядам, таковым образом, в меру способности, относятся как к людям. Потому правило, запрещающее половое общение в период, когда выводятся шелковичные червяки, может быть, является только расширением по аналогии другого правила, соблюдаемого почти всеми народами: оно запрещает супругу жить с супругой половой жизнью во время ее беременности и кормления грудью малыша. Охотники на полуострове Ниас, начиная охоту, сначала вырывают ямы, прикрывают их ветками, травкой и листьями, а позже загоняют в их дичь. Во время копания ям они должны соблюдать некие табу. Им запрещается плеваться (по другому дичь с отвращением отвернется от ям): им запрещается смеяться (по другому обвалятся стены ямы); им не разрешается употреблять в еду соль, готовить корм свиньям. Находясь в яме, они не имеют права почесываться, так как в неприятном случае почва может размягчиться и осесть. Чтоб их труд не пропал даром, на последующую ночь опосля того, как вырыты ямы, они не должны вступать в половые сношения с дамами. Соблюдение серьезного целомудрия как условия удачной охоты либо рыбной ловли всераспространено посреди простых народов чрезвычайно обширно. Приведенные примеры дают основание представить, что правило это основывалось быстрее на суеверии, чем на боязни того, что его нарушение может вызвать у охотника либо рыболова состояние временной беспомощности. Дурное следствие невоздержанности заключается не в том, что она ослабляет человека, а в том, что она наносит типо обиду животному, которое потому не дает себя изловить. Перед тем как поставить ловушки на медведей, индейцы-карриер (Английская Колумбия) на целый месяц расстаются со своими супругами, в этот период они не пьют с супругой из 1-го сосуда, а пользуются для питья особенной берестяной чашечкой. Пренебрежение этими мерами предосторожности повлечет как будто бы за собой бегство дичи из ловушек. Когда те же краснокожие собирались ставить ловушки на куниц, период воздержания сокращался до 10 дней. Поучительно было бы исчерпывающе разглядеть бессчетные случаи, в каких дикарь обуздывает свои страсти и сохраняет целомудрие из суждений суеверия. Но заняться сиим на этот момент мы не можем. Мы приведем только "сколько разрозненных примеров этого обычая, а потом перейдем к обрядам очищения, которые охотник и рыбак совершают по окончании охоты и рыбной ловли. Рабочие соляных копей неподалеку от Сифума в Лаосе должны были воздерживаться от поповых сношений на месте собственной работы, им также запрещалось покрывать голову либо закрываться от палящих солнечных лучен зонтиком. У начинов в Бирме пивные дрожжи готовят две дамы, избранные по жребию, в период работы (она продолжается три дня) они не употребляют в еду ничего кислого не вступают со своими супругами в половые сношения. Считается, что в неприятном случае пиво прокиснет. Медовую брагу у масаев варят один мужчина и одна дама. До того времени, пока напиток не будет готов для питья, они живут в одной хижине. Но им категорически запрещается в протяжении всего сих пор вступать вместе в половую связь. В течение 2-ух дней до начала варки и весь период ее приготовления (другими словами 6 дней) им нужно соблюдать целомудрие. Ежели эта пара нарушит целомудрие, то брага, по поверью масаев, будет непригодной для питья, а пчелы, собравшие пыльцу, улетят прочь. От изготовителя яда масаи также требуют, чтоб он спал один и соблюдал остальные табу, которые превращают его практически что в парию. Члены племени вандороббо, живущего с масаями в одном регионе, верят, что 1-го присутствия дамы по соседству с мужчиной, занятым варкой яда, довольно, чтоб лишить яд его силы. То же самое произойдет, ежели супруга изготовителя яда в это время сделала прелюбодеяние. В крайнем случае табу не поддается никакому оптимальному разъяснению. Как яд может потерять силу собственного действия из-за нарушения супружеской верности супругой его изготовителя? Влияние прелюбодеяния на яд очевидно относится к числу случаев симпатической магии: нарушение супружеской верности супругой оказывает на расстоянии симпатическое действие на работу супруга. Отсюда мы можем с уверенностью заключить, что и воздержание самого изготовителя яда является менее как случаем симпатической магии, а не (как склонен предполагать цивилизованный читатель) мудрой предосторожностью, направленной на то, чтоб избежать случайного отравления супруги.

[Astrolog]

Когда бапенде и батопка, выбрав новое место для селенья, приступают к постройке домов, всем женатым людям запрещено вступать в половые сношения. Ежели какая-то супружеская пара, как обнаруживалось, нарушала это правило, стройку здесь же приостанавливалось, и для селения выбирали другое место. Туземцы представляют, что нарушение целомудрия повредит строящемуся селению, что начнет чахнуть и, может быть, умрет вождь, а дама, виновная в этом преступлении, навсегда остается бездетной. Во время строительства либо починки ирригационной дамбы вождь чамов (Кохинхина), который приносит традиционные жертвы и испрашивает покровительство богов для этого компании, должен жить в ничтожной соломенной лачуге, не принимая роли в работах и соблюдая строжайшее воздержание. Нарушение им целомудрия, по народному поверью, вызвало бы прорыв дамбы. Тут нет и намека на обыденное поддержание физической силы вождя: ведь крайний не воспринимает никакого роли в возведении дамбы, Ежели табу и правила воздержания, соблюдаемые охотниками и рыбаками до промысла и во время него, как мы имели возможность убедиться, продиктованы суеверием (основным образом боязнью обидеть либо испугать душу существа, подлежащего умерщвлению), можно ждать, что, по последней мере, настолько же тягостными будут и табу, налагаемые опосля совершения убийства. Ведь сейчас охотника и его друзей страшит разгневанная душа жертвы. Согласно иной гипотезе, правила воздержания, включая воздержание от еды, питья и сна, являются менее как необходимыми мерами предосторожности, принимаемыми для поддержания здоровья и неплохого самочувствия охотников и рыбаков. Но в таком случае совсем лишне, абсурдно и необъяснимо соблюдение этих табу опосля окончания промысла, другими словами опосля того, как дичь убита, а рыба выловлена. Но, как мы на данный момент покажем, опосля того как животных уже нет в живых, иными словами, опосля того как наполнилась сумка охотника и невод рыбака, табу эти нередко ужесточаются и стают еще больше неотклонимыми. В этом пт рационалистическая теория терпит окончательное крушение, и остается в силе только теория суеверного ужаса. У эскимосов Берингова пролива "охотник должен чрезвычайно осторожно обращаться с тушами убитых им животных, чтоб, случаем, не обидеть их тени не навлечь на себя и на собственный люд всякие напасти и даже смерть". Потому охотник-уналит, принимавший роль в загарпунивании белухи либо просто помогавший вытаскивать кита из сетей, четыре дня после чего не имел права заниматься никаким делом. Числилось, что в течение сих пор в его теле продолжала пребывать тень либо душа кита. В этот же период, чтоб не поранить тень кита, невидимо парящую по соседству, никому не разрешалось воспользоваться наточенными и заточенными предметами. Запрещалось также подымать мощный шум, чтоб не испугать либо не обидеть душу. Человека, который станет разделывать тушу кита стальным топором, ожидает погибель. Потому в эскимосской деревне опосля успешной охоты на кита на четыре дня запрещается внедрение всех стальных орудий. Каждый год в декабре те же эскимосы устраивают большой праздничек. В доме для собраний они выставляют на обозрение мочевые пузыри убитых за год тюленей, китов, моржей и белоснежных медведей. Там их оставляют на некоторое количество дней. Все это охотники воздерживаются от всякого общения с дамами. В неприятном случае могли быть, по их словам, обижены тени убитых животных. Равным образом, поразив кита заговоренным гарпуном, охотник-алеут с Аляски не станет кидать гарпун вторично, а здесь же вернется домой и уединится от собственных родичей в специально построенном для этого домике. Там он без пищи и питья, без общества дам остается на три дня.

[Astrolog]

Время от времени он, подражая смертельно раненному киту, издает хрипящий звук, чтоб помешать пораженному животному покинуть берег. На 4-ый день алеут выходит из заточения и, крича хриплым голосом и ударяя по воде руками, купается в море. Потом он совместно с товарищем отчаливает на то место, где, по его расчетам, находится выброшенный на берег кит. Ежели животное было мертво, охотник тотчас же вырезал ту часть туши, куда была нанесена смертельная рана. Ежели же кит был еще жив, охотник вновь ворачивался в селение и продолжал омовение до того времени, пока добыча не умирала. Подражание раненому киту в этом примере, возможно, нацелено на то, чтоб средством гомеопатической магии вызвать действительную погибель животного. Алеуты убеждены также, что они наносят оскорбление душе ужасного полярного медведя, ежели не соблюдают относящиеся к ней табу. Душа медведя задерживается у того места, где она покинула тело на три дня, В эти дни эскимосы в особенности стараются неукоснительно делать все табу. По их поверью, человека, который нанес обиду душе медведя, наказание познает куда скорее, чем того, кто обидел души морских животных. Ежели кайянам с острова Борнео удалось застрелить одну из наводящих кошмар местных пантер, они приходят в огромное беспокойство по поводу сохранности собственных душ, потому что пребывают в убежденности, что душа пантеры чуть ли не могущественнее их своей. Потому они семь раз переступают через труп животного, повторяя заклинание: "Твоя душа, пантера, под моей душой". По возвращении домой кайяны обмазывают себя, собственных собак и орудие кровью домашней птицы, чтоб успокоить свои души не отдать им отлететь: питая слабость к куриному мясу, они приписывают таковой же вкус и своим душам. Перед тем как вновь отправиться на охоту, кайяны должны купаться деньком и ночкой восемь дней. О охотнике-готтентоте, который убил льва, леопарда, слона либо носорога, идет слава как о великом герое, но он в течение 3-х дней должен в бездействии оставаться у себя дома, и супруга не может подступать к нему. Ей также предписывалось ограничить собственный рацион и есть менее того, что нужно для поддержания здоровья. У лапландцев (лопарей) величайшим подвигом считается уничтожить медведя, которого они почитают царем животных. Тем более все мужчины, принимавшие роль в данном деле, числятся нечистыми. В протяжении 3-х дней они должны жить раздельно в специально построенной хижине либо юрте, где они разделывают и поедают тушу медведя. Оленем, привезшим на санях эту тушу, в течение целого года не может править дама. По другому сообщению, его вообщем никто не может запрягать в этот период. До того как войти в созданную для их юрту, охотники снимают с себя одежду, в какой они уничтожили медведя, и супруги плюют им в лица красноватым соком ольховой коры. В юрту они попадают не через обыденную дверь, а через отверстие сзаду. Двое парней с частью уже приготовленного медвежьего мяса отряжались для того, чтоб дать его дамам, которым запрещалось приближаться к мужской юрте. Эти мужчины притворяются иноплеменниками, принесшими подарки из чужой страны. Дамы также делают при всем этом вид, что ни о чем же не подозревают, и обещают чужестранцам, повязать вокруг их ног красноватые ленточки. Медвежатину нельзя было передавать дамам через дверь юрты; нужно было просунуть ее через отверстие, образованное откинутым краем полога. По окончании трехдневного заключения мужчинам разрешается возвратиться к женам. Но, до того как выйти из юрты, они один за одним обегают вокруг очага, держась за цепь, на которой над костром подвешивают горшки. Это рассматривается как очищение. После чего охотники получают право покинуть юрту через обыденную дверь и присоединиться к дамам. Но вожак отряда должен воздерживаться от половых сношений с супругой еще в течение 2-ух дней.

[Astrolog]

Понятно, что кафры питают кошмар перед удавом либо напоминающими его большими змеями "и под влиянием этого суеверного представления даже боятся его убивать. В прошедшем человеку, который почему-либо (будь то для самозащиты либо по иной причине) убил удава, предписывалось несколько недель попорядку лежать деньком в проточной воде. В селении, откуда он был родом, вообщем не разрешалось убивать ни одно животное, пока это предписание не будет исполнено. Потом труп змеи осторожно зарывали в вырытый рядом с хлевом ров, где останки ее пребывали в совершенном спокойствии совместно с останками вождя. В текущее время период покаяния в схожем случае (как и срок траура по покойнику) сокращен до пары дней. В Мадрасе великим грехом считается убийство кобры. Ежели это все таки происходит, местные обитатели традиционно сжигают труп змеи, как тело покойника. Убивший считается нечистым в течение 3-х дней. На 2-ой день на останки кобры выливают молоко. На 3-ий день несчастный грешник вновь обретает чистоту. В этих примерах животное, умерщвление которого нуждается в искуплении, является священным, другими словами жизнь его оберегается из суждений суеверия. Обращение с совершившим убийство святотатцем, вообщем, настолько очевидно припоминает обращение с охотниками и рыбаками, которые уничтожили животных на обыкновенном промысле, что можно допустить базовое единство представлений, на которых основываются оба этих обычая. По нашему мнению, представления эти - почитание дикарем душ животных (в особенности ценных либо внушающих кошмар), также ужас перед мстительными духами, В доказательство этого взора можно привести в пример ритуалы, соблюдаемые рыбаками Анпама в случае, ежели на берег прилив выбрасывает тушу кита. Согласно сообщениям, эта живущая рыболовством народность поклоняется китам, так как из китового промысла она извлекает нужные блага. В редком селении на побережье нет малеханькой пагоды, в какой не хранились бы наиболее либо наименее подлинные кости кита. Когда на берег выбрасывает мертвого кита, обитатели устраивают ему праздничные похороны. Человек, заметивший его первым, выступает в роли главенствующего плакальщика и посылает такие ритуалы, какие наследник справляет по умершему родственнику. Он облачается в полный траур (надевает соломенную шапку, белоснежное платьице с подвернутыми длинноватыми рукавами и др.). В качестве наиблежайшего родственника покойного он управляет похоронами кита, во время которых воскуряются благовония, раскидываются позолоченные и посеребренные листья, разрываются хлопушки. Опосля разделки туши и извлечения жира местные обитатели зарывают труп кита в песок. Потом строится навес, под которым они приносят жертвы. Некое время спустя опосля похорон душа кита, обычно, "заходит" в кого-то из обитателей селения и его устами провозглашает, мужского она пола либо дамского.